Стихотворения Аллы Зиминой
Березка
Плакала березка осенняя:
“Стала я ужасно рассеянная,
В озеро гляжусь, а не вижу я,
Что теперь я рыжая, рыжая.
Где вы мои косы русалочьи,
Не шумят на них гнезда галочьи,
Слышу только шорохи, шопоты,
Это листья падают желтые.
Ах, как стало ветрено, ветрено,
Не дождаться лета мне, лета мне,
Не было бы холода зимнего,
Начала бы жизнь свою сызнова.
Трудно мне бороться со стужею.
Я ушла бы в сторону южную.
За морями синими, дальними
Стала жить бы рядом я с пальмами.”
Ночью разгулялась метелица,
Вербу превратила в медведицу,
Ели одела легкими шалями,
А березку в платье венчальное,
И стоит как прежде, красавица,
К озеру фатою склоняется
И опять под белою кроною,
Ходят целоваться влюбленные.
Березка зеленая, или снегом посеребренная,
Во все времена и во все века
Идут к тебе влюбленные, влюбленные.
На карнизе сидели два голубя,
Ворковали и он и она,
А в трубе водосточной, на жолобе,
Увертюру играла весна.
И искрилась малейшая лужица,
Как большой драгоценный алмаз,
Но ни утро, ни майская улица
Совершенно не трогали вас.
Мы сидели на низком диванчике
Говорили и против, и за.
А в зеленом хрустальном стаканчике
Отражались большие глаза.
Вы кивнули головкою стриженной,
И ушли, не дослушав конца,
Только ботики ваши, обиженно,
Не хотели застегиваться.
Дождик хлынул со злостью упрямою,
По карнизам и с крыш потекло,
И по рыцарски голубь, над дамою
Вместо зонтика поднял крыло.
Почему, почему мы не голуби,
Почему мы не он и она?
Даже в дождик влюбленным на жолобе
Увертюру играет весна.
Люди, любимые мною когда-то,
Люди, которых не вижу теперь,
Не думайте, что вы забыты
И за борт кинуты мной.
Резве могут забыть деревья,
Посаженные нами в асфальт,
Что где-то в лесу, далеко,
Их корни обрубленные остались.
Люди дарившие в разное время,
Мне звездное небо, музыку и цветы,
Чем я могу расплатиться,
Какою ценой?
Молодость свою раздала я,
Давно раздала я другим.
И нет у меня для вас ничего,
Кроме любви моей.
Люди, когда вас распинали,
Когда к эшафоту вели вас друзья,
Разве вы не замечали, что рядом с вами,
В толпе зевак,
Заламывая руки
И обрывая струны,
Рыдает, рыдает,
Любовь моя.
Спать пора. Ночь у двора.
Спать пора, до утра.
Спят машины и трамваи,
Спят коты и воры,
Свет последний задувая
Спать ложится город.
Но не спит на мягком ложе
Маленькая Коня,
Перед ней, как на ладони
Все одно и то же.
Что же делать, если вместо
Шока нембутала,
Алым флагом машет детство
Из-под одеяла.
Если лезут зеленея
Плети винограда.
И качаются над нею
Звезды Ашхабада.
Неужель ты не устала
Маленькая Коня,
Совершая неустанно
В прошлое погоню.
Отшумел твой день вчерашний,
Непричастный к бою,
Так зачем же, в рукопашной
Ты сама с собою.
Никогда не возвратится
Что упало с воза, –
Посмотри, как сладко птицам
Спится без наркоза.
Спят собаки, спят лягушки,
Винограда плети.
Спят и юные старушки
И седые дети.
Спать пора. Ночь у двора.
Спать пора, до утра.
Серое хрусткое дерево
С обломками чахлых ветвей,
Старое грустное дерево
Поселилось в душе моей.
Осенними жесткими листьями
В темноте чуть слышно шурша
Помертвевшими желтыми листьями
Покрылась моя душа.
Где оно жило и выросло,
На нашей, чужой ли земле?
С ветками жилами выросло,
С желваками в сыром дупле.
В лесу-ль оно было посажено,
Или скорбной верной рукой,
На унылой могиле посажено,
Чтоб вечный хранить покой.
Если-ж то дерево издавна
Мне в душу сажали друзья,
Те – кому верила издавна,
Те – кого так любила я.
Придется угрюмому дереву
Доживая, сжаться тесней,
Потому что я новое дерево
Ращу из его корней.
Грустная полоса,
Тусклые голоса,
Гнезда лесных опят,
Бронзовый листопад.
Поздняя синева,
Праздные дерева,
Подсолнухи у земли
И в воздухе журавли.
Умерли пауки,
Выперли бураки.
Варят кухарки борщ,
А на Игарке дрожь.
Ранней зимы клише –
Раны в моей душе,
Хмурые пятна бед,
Боль невозвратных лет.
Веретено
У меня веретено —
Веретенце!
Да работает оно
Только в солнце.
Если ж пасмурный денек
Или вечер:
Веретенце скок да скок —
И на печке.
Над сосною пролетел
Белый ворон.
Отчего ты, ворон, бел,
А не черен?
Белый ворон мне в ответ:
«Над сосною
Время красит в белый цвет —
Сединою».
Я спросила кузнеца
Молодого:
Кто из вас кует сердца,
Как подковы?
Он сказал: «С ума сошла
Ты с сердцами —
Мы имеем здесь дела
С жеребцами!»
Я на озеро ходила,
Поглядела я на дно,
Там под вечер утопила
Я свое веретено.
Оттого ль, что непогода
Мне работать не дает.
Оттого ль, что белый ворон
Сердце ночью мне клюет?
Оттого ль, что счет не знаю
Ни началам, ни концам?
Оттого ль, что не нужна я,
Не нужна я кузнецам?
Воркута, 1956
Иван, не помнящий родства
Жил на Руси по воле Божьей
И рос как сорная трава
Простой калика перехожий —
Иван, не помнящий родства.
Он не боялся расстояний,
Не ведал горечи труда —
Питался жалким подаяньем
Без ложной примеси стыда.
С детьми в деревне был он дружен,
Простонародием любим,
И хоть России не был нужен —
Однако ангелом храним.
И даже баба из подвала,
Когда его вели в тюрьму,
Ему калачик подавала
И в ноги кланялась ему.
1964—1978
Леший
Мы пойдем за белыми грибами в лес,
Но смотри в четыре глаза, милый мой,
Чтобы к нам в лукошко леший не залез,
Чтоб не занесли его к себе домой.
Будет проклинать тогда он белый свет,
И забьется в темный угол под кровать,
Только ничего там кроме пыли нет,
Ни одной травиночки не увидать.
Ночью окончательно он загрустит:
«Доигрался старый дурень до тюрьмы!»
И начнет зеленой лапой пол скрести,
Чтобы отнесли его обратно мы.
И придется топать в тьму кромешную
И дышать лесной осенней влагою,
Потому что тоже были лешими,
Потому что сами жили в лагере.
1965
Прохожий
Вдоль дороги шел прохожий, по обочине,
Мимо шумных и умолкших деревень,
Низко кланялся он людям озабоченным,
Улыбаясь говорил им: «Добрый день!»
Что-то в нем сердца людские сразу трогало,
Будто был давно он каждому знаком.
И запомнилась рубаха его строгая
И что шел он вдоль дороги босиком.
Борода его густая, как черемуха,
Завитками белоснежными цвела.
Опирался он на стебель от подсолнуха,
А веревка подпояскою была.
И глаза блестели ласково, как вишенки,
Из-под мягкой бахромы его ресниц.
Шел прохожий, вознося хвалу Всевышнему
За чудесный летний день и пенье птиц.
И когда он поравнялся с забегаловкой,
Где дрались с остервененьем мужики
И насмешничали, сидя на завалинке,
Ребятишки и седые старики,
Он сказал им: «Добрый день!» — и все услышали,
Хоть был голосом он громким не богат.
И тотчас же разошлись бойцы притихшие,
Да и деды увели домой внучат.
Выйдя в поле, где цветы и злаки мирные,
Он сказал, в лучах закатного огня:
«Лет семьсот, всего семьсот хожу по миру я…
Боже мой! Я нужен здесь, не кличь меня!»
Тут качнулись подорожники и донники,
И взмолились медуница и полынь:
«О, Господь, не забирай от нас Угодника!»
А крапива тихо молвила «Аминь!»
1969
О старых воркутянах
Хотя нам грустно оттого,
Что многих с нами нет,
Споем, друзья, о тех кого,
Мы знали столько лет.
О славных могиканах,
О старых воркутянах,
Кого здесь нет,
Кто много лет,
Не видел солнца свет.
Одна судьба, одна беда,
Связала крепко нас,
Забыть не сможем никогда,
Той дружбы без прикрас.
Одной мы ложкой ели,
Одни мы песни пели.
И в горький час
Не вы-ль, не раз
Поддерживали нас.
Кто может знать, куда идти,
Что нас во мраке ждет
И где мы встретим на пути
Счастливый поворот.
Не каждый лицемерил,
Но прав был тот, кто верил,
Что жизнь идет
И где-то ждет
Счастливый поворот.
Вернулись мы под мирный кров,
Но в сердце облик ваш,
Он был и жалок, и суров,
Как северный пейзаж.
В ушанках и бушлатах,
Вы шли в пургу куда-то,
Но облик ваш,
Не передашь,
Как северный пейзаж
Москва, 1958
Ночь
Ночь моя ажурная
Что же ты грустишь?
Как сестра дежурная
У окна сидишь.
Смотришь, как разрежены
Голые кусты,
А под ними снежные
Брошены холсты.
Устаешь наверное
От чужих обид,
Сердце милосердное
За других болит.
Белая иль черная,
Ты нужней лекарств,
И твое снотворное
Ото всех мытарств.
Водишь на окраинах
Пьяниц после драк,
Кошек неприкаянных
Прячешь на чердак.
А в морозы жгучие
Отвратишь беду
И прикроешь тучами
Зябкую звезду.
Тех кто хочет броситься
Следом за тоской,
Оттолкнешь от пропасти
Бархатной рукой.
Для какой же цели ты
Месяц наклоня,
Время драгоценное
Тратишь на меня.
Москва, 1963
***
Когда за штормом и за бурями
Блеснут бенгальские огни,
Не потянись к любви зарубленной,
Сама себя не обмани.
Душа от горького отчаянья
Впадет в смятение и дрожь,
Поняв, что ты, как бы нечаянно
Ее над пропастью ведешь.
И став, как прежде ненавидимой,
На помощь ангела зови,
Он повернет тебя невидимо
Навстречу истинной любви.
И ваше новое созвездие
Проявит темный небосклон.
И у любви, и у возмездия
Единый праведный закон.
Давай уедем
И. Богоразу
Поем, играем,
Глядим кино –
Преддверье рая,
А в нем темно.
И в книгах этих
Все та же суть…
Давай, уедем,
Куда нибудь.
Давай уедем,
Чего сидим,
Ключи соседям
Передадим.
Цветы на окнах
Без нас польют.
Молчи о сроках –
Далек наш путь.
Без точной даты
Без телеграмм,
И провожатых
Не надо нам.
Возьмем с собою,
Колоду карт
И нас устроит
Любой плацкарт.
Два чемодана,
Одна постель…
Что нам туманы,
Что нам метель!
В России вдоволь
Хороших мест –
Услышим море,
Увидим лес.
А может, в горы
Мы попадем
И пусть не скоро,
Свершим подъем.
Ты не волнуйся –
Я дотяну,
Зато с Эльбруса
На мир взгляну.
И если встретим
Над бездной жердь
И надо лезть нам,
Иначе смерть.
Хоть будет страшно,
Но мы – вдвоем,
Ты руку дашь мне
И мы пойдем,
И мы пойдем … и мы пойдем…
И перейдем!
Москва, 1965
Земля и небо
Вышло облако на вахту
в небеса
Раздувая словно яхта
паруса.
Голубую заполняя
вышину,
И ничем не нарушая
тишину.
И поплыло, взяв комету
под крыло,
Чтоб ее попутным ветром
не снесло.
Чтобы с неба не упасть ей
никуда,
Чтоб жила, не зная страсти,
никогда.
А внизу своей дорогой
шла земля,
Головой качали строго
тополя,
А внизу не затихали
города
И по рельсам громыхали
поезда.
И ломали лед на части
воды рек,
И рыдал, теряя счастье
человек.
И последние надежды
схороня,
Снова вскакивал, как прежде
на коня.
И опять в нем сердце билось
горячо,
И звезда к нему садилась
на плечо,
И свистели ночью в уши
соловьи,
Чтобы вновь открыл он душу
для любви.
И гудками призывали
поезда,
Чтоб от счастья не бежал он
никуда,
Чтоб и в бурю и в ненастье
был в седле,
Потому что в этом счастье
на земле.
А снег все падал
И.А. Богоразу
Я подходила к телефонам,
Ждала звонка, ждала письма.
Как полагается влюбленным
Писала мысленно сама.
А снег все падал, падал, падал,
И мне из крайнего окна
Площадка маленького сада
Была отчетливо видна.
Скользнул троллейбус тенью синей,
Рассыпав искры на ходу
И новогодний первый иней
Зажегся звездами в саду.
А снег все падал, падал, падал,
И на скамейке голубой,
Сидели двое, тесно рядом,
Как этим маем мы с тобой.
В какой-то доле, миллионной,
Я содрогнулась, увидав,
Твой профиль к даме наклоненный,
С твоей улыбкой на губах.
И вдруг, о Боже, как я рада,
Что это кто-то, а не ты…
А снег все падал, падал, падал,
Как в мае с яблони цветы.
Москва, 1958
Ноктюрн
Спят деревья, травы и цветы,
Под мягким одеялом темноты.
Только ангел ночи бродит в облаках,
В войлочных домашних башмаках,
в домашних башмаках.
Если ж ангел ходит по земле,
То вряд ли разглядишь его во мгле,
Разве что под утро, стукнет о стекло,
Черное мохнатое крыло,
мохнатое крыло.
Ангел милый, вас не знаю я,
Зачем же по ночам пугать меня,
Вам, хоть вы и ангел, не разрешено
К женщинам заглядывать в окно,
заглядывать в окно.
Спят деревья, травы и цветы,
Под мягким одеялом темноты.
Только ангел ночи бродит в облаках,
В войлочных домашних башмаках,
в домашних башмаках.
Славута, 1960
Мы любили домишко Игарский
В три окна, с деревенским крыльцом.
Мы считали, что жили по барски
И казался нам домик – дворцом.
А бывало – на хлеб не хватало,
Только Рябчик о том не тужил –
Он любил и баранки, и халу,
И у булочной их сторожил.
И когда разгружали машину
В магазин он тихонько нырял
И упав, перед всеми, на спину,
Быстро лапками перебирал.
И тогда уже старый и малый
Угощали во всю хитреца,
И наевшись у них до отвала
Дома дрых он под крышей “дворца”.
Остальные животные тоже
Не роптали и службу несли.
Куры пели, а яйца, дай Боже
Чтобы столько вам за год снесли.
И корова рожала и кошка,
Ну, а мы, никого не рожав,
Собрались, как-то раз, в путь-дорожку
И пропали всем карты смешав.
Мой ангел-хранитель, будь вечно со мной,
Иди со мной рядом дорогой земной,
Не дай на пути мне на камень упасть,
Не дай на земле под колеса попасть.
Я верю, что ты не оставишь меня,
Что ты извлечешь из воды и огня,
Не дашь меня в руки врагу палачу, –
Но чем же тебе я потом отплачу?
Я даже не помню каков ты на вид,
Твой образ церковной легендой увит.
Тебя я узнала родившись на свет,
Потом не видала за множество лет.
Но знала, что ты мой Хранитель и Друг,
Со мною обходишь завещанный круг,
И может быть, перед грядущим концом,
Увижу тебя я с открытым лицом.
