Стихотворения Жозефины Пастернак

НОЧНАЯ ФИАЛКА
Ты пахнешь им, ты пахнешь морем,
Мужской рукой и женским горем,
Цветок высокий и нагой.
Тебя вдыхая, я забуду
Всё чем была и чем я буду,
И что его сменил другой.
Семьи персидской орхидей,
Осанки княжеской как те и
Непревзойденные нигде —
Духов с водой свежей, пачули —
Благоуханный ладан июля —
О, всё не те слова, не те!
— Как рассказать тебя, о запах
Ночей востока, рук сатрапов,
Рабынь встречавших в первый раз —
Тех аромат часов любовных
Каким-то чудом, в Подмосковной,
Дошел нетронутый до нас.

 

ВОЗДУХ
Ты тихий, далекий. Не вспомним — не
скажешь,
Что луг зеленеет; что болен ручей.
Что лето сменяется осенью, — глаже
Становится мир, и уже он — ничей.
И год обернулся, и вновь торопливо
Зима собирает пожитки свои, —
И снова в мерцании мартовском ива
Проснулась. И снова весенние дни.
Тебе начинаний томительных месяц
Как цензору первые оттиски шлет:
Удачно ль? Не рано ль? Ответишь без лести,
И трепетно мир обновленный вздохнет.

 

ВРЕМЕНА ГОДА
Я слишком, Господи, люблю Твое творение.
Я не умею побеждать природу,
Как мореплаватели смелые и гении.
Меня же покоряет время года.
Зима ли, осень ли, весна ли или лето —
Их сердцем удержать хотя надежды нету —
Незащищенным к ним так близко припадаю,
Что лишь с трудом его и с кровью отрываю.
Отодранные липнут сердца лоскутки
На временах Твоих, живые ярлыки.

 

ЦЕНЕРАРИИ
В витринах Бауэра сирень.
Войдешь — парник, землистый запах.
И бледных гиацинтов тень
На синих ценерарий лапах.
И розы темные в углу,
И магазина своды низки.
И в эту сладостную мглу
Апрель заглядывает близкий.
Апрель не так уже далек,
Хоть ледохода нет в помине:
Уже проснулся желобок,
И ценерарии в витрине.

 

***

Вот тает ночь. Бледнеют небеса.
И первый звук затерянной в сирени птички.
Затем вся розовость, вся — шаткости краса
И дружный щебет переклички.
Все громче хор, прочнее все сиянье,
Весь мир им залит как хвалой.
Настало утро. Стихло все. В стараньи.
Умолк усталый голос Твой.

 

РАССВЕТ
Уже глядит незванный в окна,
Заглядывает под диван,
Считает нити и волокна
И обволакивает стан.
И нет углов уже, и нет уже спасенья.
Он называет все по именам.
Назойливо рассветное беленье —
И без различия — всего по сторонам.
Все совершается без шума, без запроса.
Бессилен ты — и ждешь, что скажет день,
Пока спеша, дрожа, простоволосо,
Не глянет солнце, возвращая тень.
Глашатай утреннего мира.
И — успокоенный — всего себя вручи
Дрожанью пробужденного эфира,
Утехам золотой парчи.
Засни в полотнищах мужицкого светила,
Пока о землю треплется крыло,
Пока сияние тебя не ослепило, —
И в небеса чужие не ушло.

 

***

Сделай так, чтоб я заснула.
Пусть привидится во сне
Тот, любимый и сутулый,
И Москвы февральской снег.
Много, много лет меж нами,
Город мой, легло — и вех.
О Москва моя! Мы сами —
Изменились больше всех.
Я во сне тебя увижу,
Ты — увидишь ли меня?
Между нами — можно ль ближе? —
Ведь всего четыре дня.
Что же нас разъединило?
Не поверят, не поймут,
Что границы проводила
Вечность — на порогах смут.

 

***

Сегодня мы расстались в первый раз.
И думать о тебе — молиться, значит, Богу,
Чтоб, помощи моих лишенный зорких глаз,
Ты не устал слепящею дорогой.
Чтоб не узнал о том, что ты — один,
Смешливый рок, забавами живущий,
И не наметил в человечьей гуще
Тебя для опытов его холодный сплин.
Молюсь о том, чтоб Бог тебя хранил,
Чтобы мои твоим равнялись вздохам,
Чтоб отвращала рать небесных сил
Твоих врагов, крадущихся с подвохом.

 

***

Пьяных сомненья не мучают.
Пьяный! воспользуйся случаем!
Все тебе льется навстречу:
Мудрость, любовь, и увечье,
Розы в стекле, и наречья,
Чуждые в трезвые встречи:
Ясно, понятно без выучки
Все до неслышнейшей жилочки.
Вежливо мир предлагает
Связку ключей: выбирай!
Но непрощенному в рай
Легче, чем пьяному в рае
(Райская правда в вине)
Думать о завтрашнем дне.

 

***

* **
Так медленно, так медленно проходят,
Как мы по улице, блестящей от дождя,
В воспоминании юношества годы,
К которым ты, мой друг, ведешь меня.
Всё глуше ночь. Затейливые зданья.
Прошедших лет воскресшие мечты.
В случайном и желанном сочетании
Другая я — и снова молод ты.
Река не спит, и отражает кровли.
Не ты меня, она уводит нас
Следами узкими аркад средневековья,
И ночи дышет благостнейший час.
Пройдут года, и в этих закоулках
Пролетов каменных и мутного огня
Рассеяно бредя пустым асфальтом гулким —
Кого ты вспомнишь: ту или меня?

 

ШВЕЙЦАРИЯ
Швейцария — ступенька, час, посредник,
Ведущий нас к другим часам —
Благожелательной, безвредной,
Безличной помощью шагам.
Ее цветы свою не тушат яркость,
Но яркость не криклива в городах:
Твой путь на юг? Мы отсвет юга жаркий
На холодящих площадях.
Твой путь на север? Посмотри на крыши:
Они глядят Германии в лицо.
На запад путь — изящность дум задышет
Средь угловатости основ.
Восток? Цепь гор сама сведет к границе
И, вежливо присев, возьмется излагать.
С ней в унисон заговорят австрийцы,
Тироля вечный снег и сочные луга.
Швейцария ступенька, час, посредник.
Сон о Европе наяву.
Гуманных замыслов передник,
Стирающийся ввечеру.

 

ЦЮРИХ
До этих гроз дышавший пылью,
Ты, наконец, заговорил
Разливом флокса, листьев гнилью
И возгласами пряных вилл.
Есть лес! есть небо и трава!
Нежнейших запахов словарь
Перелистать взялась земля:
Молчать на радостях нельзя.
Столпившись, тянутся кусты: —
И нам! запястий золотых!
От драгоценностей вокруг,
Дрожа, сияет в искрах луг.
Пьет солнце мокрый поцелуй.
Воскресла зелень. Запах туй,
И сыроежек, и земли
В оттенки августа пролит.
О чудеса! вы пристыдили
Меня, твердившую в душе:
Здесь зелень — из камней и пыли,
А камни — из папье-маше.

 

ВЕТЕР
И вдруг — гусиной кожей,
Игривостью, волной.
Крепчает он, похоже,
Веселый, озорной.
Но в ивах, липах, буках
Запутавшись, умолк.
Клянется: «Я — безрукий!»
И снова глади — шелк.

 

***

Пришел на побывку. Но встреча — толчок:
И время шаром покатилось,
И кажется: словно, приснилось,
Наверное, только приснилось,
Что был непочатым на днях еще срок.
Мне снится разлука. Я слышу: истек.
Пришел, и неспешен, и ласков, и слеп.
Как будто не будет прощанья . . .
А мне — наперед от страданья
Не радость — свиданье: страданье.
Насущный заквашен страданием хлеб
И мир безвоздушен и темен, как склеп.

 

***

Прости меня, Господи, жадную
О многом, о многом прошу.
Двум крошкам — сады виноградные
И по золотому ковшу.
И по золотому — родителям.
И чуда налей через край,
И часто в земную обитель к ним
За ними смотреть прилетай.
Пускай посещенья — прилежные.
Но этой молитве внемли:
О, будь с ними, Боже, невежливым,
К себе — никогда не зови.

 

В ПОЕЗДЕ
Лиловые пашни, и серые тучи ,
И клочья зеленых лесов,
И ленится сердце, и мысли не мучат,
Баюкают поезд без слов.
Душа без заботы, в беспечности сладкой
Железнодорожных кривизн —
Какое блаженство, когда без остатка
На рельсы поставлена жизнь.

 

МОЦАРТ
Спинет, фарфор, гусиных перьев знаки,
Чтоб удержать бушующий поток.
И в полуночном Зальцбурговском мраке
Колеблющийся фитилек.
Он тонкостенней мрамора Каррары,
Светящегося изнутри.
Огонь поэзии, прожорливый и старый, —
Фильтрует сквозь фиал младенческих харит.
Но на прозрачные и огненные речи
Насторожившихся небес легла печать,
Чтоб проповедью им лучистою предтечи,
Чтоб мессой милости и радости звучать.

 

КУПАНЬЕ
Вода серебрится, смеется вода.
В ее безответственной зыби
Немеет наш голос. Наш облик тогда —
Шутливый, русалочный, рыбий.
Немеет наш голос, немеет душа,
В воде растекаются краски,
И мы упиваемся, еле дыша,
Игрой остужающей ласки.
Не ищет вода наших сомкнутых уст:
Что мы ей? Не боле — чем ветер.
Кабинка, весло и малиновый куст —
У ней на особой примете.

***

Дождь грибной.
Страной родной
Пахнет улицы покой,
Погорельцами, нуждою
И ночным морским прибоем.
Белолицая луна
(Звезды в тучах спят) одна
Из небесного окна
Смотрит, светит людям, зная,
Как в земной беде нужна им.
Воздух свеж,
Смыл мятеж
Сухость молний, и дележ
Горизонта, побережий.
Гром все глуше, дальше, реже.

 

***

Не лейкой, ноктюрном Шопена
Левкои, табак, резеду
Во тьме поливали, и пена
Не таяла долго в саду.
Земля, затаясь, чуть дышала.
Настойчивый рос аромат.
Широким потоком из зала
Лилось вдохновение в сад.
Дорожки сторонние парка
— О жуть! — превращались в русло.
В поляны! спасаться! по баркам!
Деревья — причал и весло.
Но тьма разливалась все шире.
Луга затопляла роса.
В ночном захлебнувшемся мире
Спасали из волн небеса.

 

***

Зима. Переулки Арбата.
Чредой восклицательных знаков
Стоят вдоль сугробов горбатых —
И рост фонарей одинаков.
Идешь и идеш ь. . . всё белее
Разматывается дороги
Клубок лебединый, елеем
На раны лиясь, и под ноги.
В круженьи снежинок бесшумном
Земля обручается небу,
И мягко сгребаются думы
У церкви Бориса и Глеба.

 

ЧЕРЕМУХА
Черемуха весеннейше
Доложится: апрелю
Один последний день еще,
Последняя неделя.
И, объявив, расправится,
По небу цвет раскинет,
Стыдливая красавица
На праздничном почине.
Сказавшись, испугается.
К заре прохладной жмется . . .
— Вдруг ветка отделяется
И робко запах вьется.
Пускай за ней и следуют
Наряднее и краше,
— Она, того не ведая,
Нетронутая чаша.

 

***

Из елки дует полночью и лесом;
К ней подойти — не варежки ль надеть?
Но скоро звонкой мишуры без весу
На лапы веток кинут сеть.
И жар свечей согреет ствол корявый.
На потолке, на стенах, на полу
Возникнут тени. Каждый будет вправе
Пригнуть к свече зеленую иглу.
В дрожащем пламени треск нежный оборвется,
Наполнит комнату смолистый фимиам,
К морозным небесам окошко отвернется,
А зеркала потянутся к ветвям.

 

***

Любовь! ты творчества жесточе.
Войдешь: душевных оболочек
Едва почтив борьбой отпор,
Займешь сердечный кругозор.
Займешь, и вытеснишь живое —
С людьми, и с миром связь. Святое,
Отца и мать, и Божий страх.
И бережно хранимый прах
Благоговейно погребенных
Воспоминаний. Беззаконный,
Безбожный заведешь режим:
Жить только ею, только им.
Пронзая зоркостью ведета,
На всё вокруг наложишь вето
Грозней насыщенных грозой
Свинцовых туч в июльский зной.