Поэма Н. Кончаловской “Хатынская поляна”

1

Слушайте, граждане!

Люди, внимайте! Слушайте, граждане,
Медные горла скорбят.
Пусть откликается каждое, каждое
Сердце на этот набат.

Серые плиты, слезами политые.
Черный обуглен гранит.
Четверть столетья, печалью повитая,
Родина память хранит.

Яркие капли пунцовых бегоний
Кровью живою горят.
В пламени скорчась, в последней агонии
Здесь страстотерпцы лежат.

Вздыбленный горем, страданьем, утратами,
Словно возмездия крик,
Сына, простреленного автоматами,
Бронзовый поднял старик.

Поднял на плечи широкие, тёмные
Скорбь всей Отчизны кузнец.
С нею встречает он толпы паломников,
Чует биенье, сердец.

Люди, внимайте! Слушайте, граждане!
Медные горла скорбят.
Пусть откликается каждое, каждое
Сердце на этот набат.

Чтобы оно над святыней не плакало,
Слезы теперь не нужны,
Вы разожгите от вечного факела
Гнев против новой войны.
Люди, внимание! Слушайте граждане!
Слушайте, граждане!

2

На ветру три берёзки

На ветру шелестят три берёзки счастливо,
А четвертая стала священным огнём.
Если три белоруса осталися живы,
Как ладони Отчизны своей, поцелую,
Эту песню горячую в них положив.

В сорок первом удар первой ты принимала
В лязге, в скрежете танков, прижатая тьмой,
И оставшихся бомб над тобою немало
Наспех сбрасывал “юнкерс”, возвращаясь домой.

Навзничь падала ты, но вставала живая,
Поручив партизану найти палача…
Лён горел, голубые глаза прикрывая,
Рожь горела, колосьями в небо торча.

Молчаливые камни Хатынской поляны
Никогда, никому не дадут позабыть,
Сколько вложено сил, чтоб закрыть твои раны
И кровавые слёзы твои осушить…

Ой ты, мать Белорусь! Ты такой нам не снилась.
Твои новые крыши под солнцем блестят,
Ты над каждою хатой в заботе склонилась,
Твои аисты дарят тебе аистят.

Трактора твои в споре стрекочут на пашнях,
Задушевная песня за душу берет,
В городах, на воздвигнутых заново башнях
Бьют часы, отмечая космический взлёт.

Но когда три березки смеются счастливо,
А четвёртая стала священным огнём,
Помним: три белоруса остались живы,
А четвёртому вечную память поём.

3

Хатынь, где твои хаты?

Хатынь! Хатынь!
Хатынь, где твои хаты?
Где твои хаты с дымками,
С травками под потолками,
Кочет с полуночным криком?
Радость в калитке со скрипом?
Звездная брешь сеновала,
Песни Ивана Купалы?..

Где твои жители, Хатынь?
Деды, и бабки, и внуки,
Извергам, катам проклятым
Отданы в грязные руки.
Каждая хата горела,
В небо столбом упираясь,
Пламя трещало, гудело,
Все приграбастать стараясь…

Факел! Факел!
Факел – каждая хата,
Сложена ладно когда-то.
Крепкие, старые брёвна
Собраны были любовно
Честной крестьянской рукою.
За что же возмездье такое?

Хатынь! Хатынь!
Хатынь, где твои хаты?
Жизнь покорилась судьбе:
Столб и набат на столбе:
Дон! –
Яскевичей дом.
Дон! –
Желобковичей дом.
Дон! –
Мироновичей дом.
Дон! –
Барановского дом…

…И тишина, тишина
Летним дурманом поляна…
Из бирюзовой оправы
Жаворонок
Жемчугом ринулся в травы…

4
Ядвига Каминская

Имя твое романтично –
Ядвига,
Сказочный шлейф королев…
Полночь, луна, незакрытая книга,
Сердце не спит, наболев.

В небе зловеще гудят бомбовозы,
Хаты присели, молчат…
Верба украдкой спустила на лозы
Выводки серых зайчат…

Помнишь, как осенью немцы, Ядвися,
В школу к тебе ворвались?
С ними ефрейтор с повадкою лисьей,
Рыжий, как Рейнеке-Лис.

Стали выбрасывать книжки, игрушки,
Парты прикладами бить.
Ты удивлялась, что могут веснушки
И у эсэсовца быть…

…Будем мы помнить тебя, дорогая,
Помнить доколе живём…
Вместе с тобою сгорели в сарае
Все твои дети живьём.

Сколько ж таких уничтожено! Боже,
Призраки, призраки сплошь…
Слово “Ядвига” на “подвиг” похоже,
Подвиг Ядвиги! Ну что ж!
Ты бы, наверно, его совершила,
Если бы не палачи…
Помни, учитель:
Великая сила –
К детскому сердцу ключи…

Глыбы гранита тоскуют о мести,
Вечное пламя дрожит,
Здесь под землею, с хатынцами вместе
Яся, Ядвига лежит.

5

Дерево

Было ли ты липой или тополем,
Кленом ли зеленым иль ольхой?
Босиком к тебе ребята топали
По траве росистой иль сухой.
В сень твою свои обиды личные
Старики несли, бородачи.
Под тобой таращились тряпичные
Куклы, позабытые в ночи…

Страшно ты, красиво и таинственно.
Не решаясь подойти, стою,
Ну хотя бы лист – один-единственный,
Чтоб породу угадать твою.
Ни листка! Ты серебристо-белое.
Видно, знобко без коры тебе.
Ветви твои –
Руки обгорелые –
К небу простираются в мольбе,

Дерево.
Свидетель преступления.
Ничего теперь нельзя вернуть,
Если две семьи, три поколения
Под тобой прошли в последний путь…
На снегу цветки подушек ситцевых,
И картавый говор в закромах,
И тевтонцев бой с домашней птицею,
Перед тем как поджигать дома.

Ты считало, дерево, ошибками
Всхлип гармошки на грузовике,
Рукава с фашистскими нашивками,
Рукава в золе, в крови, в муке…
И когда насытился сверхмерами
В кителе каратель, озверев,
Был приказ отхаркан офицерами:
Поджигать людьми набитый хлев…

Тут такое ветви твои видели,
О соседях маленьких скорбя,
Что не будет для тебя погибели,
Как не будет жизни для тебя.
До корней древесный сок твой выкипел,
И навек твой ствол окаменел.

Дерево…
Дерево…

6

Четыре колодца

Четыре колодца,
Четыре криницы.
Увидишь, и сразу захочешь напиться.
Над каждой криницею крыша поката,
Как было при людях,
Как было когда-то,
И в каждом колодце вода ключевая,
Холодная, чистая,
Вечно живая.
Когда-то здесь вёдрами звонко стучали,
Любимым любимые тайно встречали.
И летом в медовые дни косовицы
Сюда прибегали
Напиться водицы.
Теперь это всё, что осталось живого,-
Колодцы да сердце хатынца седого,
Того кузнеца, что, вырвавшись чудом,
Родных собирал по обугленным грудам.
Вся в пламени, рухнула крыша сарая,
И люди оттуда ползли, обгорая.
С пригорка стреляли по ним автоматы –
Без промаха били фашистские каты.

Тогда-то,
Одежду горящую сбросив,
На снег повалился
Каминский Иосиф.
Сквозь бешенство пламени, черного дыма
Искал он меж мёртвыми
Старшего сына,
Искал и нашёл, на снегу, чуть подале,
Но мальчика пули насквозь пронизали,
Успел он лишь вымолвить:
– Тата, где мама? –
И умер… И на руки сына Адама
Взял старый кузнец.
И стоит он с тех пор,
Отлитый из бронзы,-
Фашизму укор.

Четыре колодца в утраченном мире,
Живые, как времени года четыре.
И в каждом колодце его отраженье:
Весна и берёзовых соков броженье,
Лён лета, плодами тяжелая осень,
Зима с ворожбою заснеженных сосен.
Четыре колодца.
Четыре криницы.
Хотела бы каждой из них поклониться.

7

Хатынская поляна

Кладбище сёл
На Хатынской поляне.
Кто б ни пришёл,
В смятенье оглянет
Пристань страданий
С печальным звоном…
Не выплатив дани,
Уйти не дано нам.
По плитам ползти
На коленях должны мы,
Как в Мекку в пути
Ползут пилигримы…
Ниши железом одеты,
И девочка в них
Оставляет букеты
Цветов полевых.
Амбразуры нависли
На железную жердь,
За решётками числа,
Что ни цифра – то смерть.
А на тонком запястье
Ромашек пыльца,
И какое же счастье,
Что не всё до конца
Понимает девчонка…
И сидит старушонка,
Иссохла от слёз.
И для скорби нет силы.
Для девчонки всё это – могилы,
А для бабки –
Вся жизнь под откос!

Каждый город с весны
Сдаёт тротуары
Молодежи страны,
Чтоб могла под гитары
Прославлять до утра
Подмосковные вечера.
Моя молодежь,
До чего ж кругосветно
Ты к Олимпам идешь!…
Но в безоблачный день
Над тобой неприметно
Качается тень.
Меж другими тенями
Не видишь ужель,
Что фашизма над нами
Скрипит колыбель?

Кладбище сёл
На Хатынской поляне.
Тот, кто нашёл
Стену стенаний,
Лбом прикоснись
К холоду плит
И поклянись,
Что будет отлит
В сердце твоём
Сплав из желанья,
Силы и мужества,
Противостоянья
Чёрному злу –
Мудрости змия,
Пролезшей в иглу,
Танцующей скопом
В зрачке микроскопа
Грозной стихии.
Разум на разум
Наступит, чтоб разом
Без пушек, без боя
Убить всё живое…
Чтоб без ответа
Рушилось ниц.
Чтоб стала планета
Кладбищем
Всех столиц…
Вникните, люди!
Вслушайтесь, граждане!
Вдумайтесь, граждане!

Минск. Июль 1970