Стихотворения Елены Андреевой. Цикл “Земля Родная”

* * *
Я была молодой и смешливой,
и, наверно, не очень счастливой.
Были легкие, трудные годы,
дни погожие и непогоды.

Неудач накопилось без счета,
я от них уходила в работу
и гадала, едва не с пеленок:
лебедь я или гадкий утенок?

А сегодня пронзило сознанье –
ЖИЗНЬЮ было мое ожиданье!
Я окрепла в невзгодах, чтоб вместе
с лебедями пропеть мои песни.
И неважно – утенок ли,
лебедь,
лишь бы слово крутое,
не лепет,
лишь бы сердце в груди,
а не камень,
лишь бы, лебеди белые,
с вами!

О ВСЕ НОВЫХ ГРАНИЦАХ

Граница может быть горами
Или неброской бороздою,
Она вздымается морями
И простирается рекою.
Она – надежная преграда,
Когда за нею враг таится.
От злого умысла и взгляда
Оберегает нас граница.
А если дружеские страны?
А если у границы братья!
И я меж ними, как ни странно,
Как мученик и как распятье.
Граница врезалась мне в тело,
Гвоздями к борозде прибила.
Там – все, что я создать сумела,
Здесь – все, что с детства полюбила.
Как совместить через границу
Мои березы, юность, детство,
Родной проспект, который снится,
С тем, что поздней вонзилось в сердце?

* * *

Шагренева кожа – родная страна.
Враждой и неистовой злобой полна.
Под небом свинцовым, над сумраком вод
Угрюмо молчит терпеливый народ.
Разруха и голод… Все меньше детей…
Земля кровоточит под ядом речей…

* * *

Глаз насытиться не может поднебесной красотой:
скалы, пропасти, потоки надо мной и подо мной.
Где ты, мудрая Хозяйка заповедных древних гор,
тяжело беречь сегодня эти недра и простор?
Облака ползут по склонам, над долинами – туман.
Здесь легендами Урала каждый камень осиян.
Из чего Данила-мастер выбьет каменный цветок?
Для кого водою талой быстрый полнится поток?
Тесный ряд домов добротных нависает над рекой.
Веришь, что и в днях разлада здесь – духовность и покой.

ДЕРЕВЕНСКИЙ КОЛОДЕЦ

Отрываются капли, в колодец глубокий
гулко падают, звоном наполнив его.
Ручка крутится, лязгает цепь одиноко.
Не осталось в деревне моей никого.
Жив колодец, моим был он выкопан
дедом.
Есть колодец попроще, он сделан отцом.

А у внуков да правнуков – город да
беды.
Пьют отраву речей, и своим родником
им не радовать внуков, студеной водою
не поить малышей, чистоту им даря.
Только хочется верить – уйдет наносное
и родные колодцы манят нас не зря…

ГОД 1992

Отцам и дедам тяжело жилось.
от лиха чад своих оберегали.
Но принесла беду чужая злость,
края родные как чужие стали.

Крах выверяет юных наизлом.
Нехитрость наша обернулась бездной.
Не мы, а дети схватятся со злом.
Нас утопили в распрях бесполезных.

Я верю – русские богатыри
еще проснутся после спячки долгой.
Батыров клич откликнется вдали.
И будет свет от Сыр-Дарьи до Волги.

* * *

Я отсюда вышла родом, из российских вольных мест.
Ярославский да смоленский, да тверской во мне замес.
Род мой древний от истоков Волги-матушки течет,
от глубоких, от российских ясных душ и чистых вод.

РАССУЖДЕНИЯ У ВАГОННОГО ОКНА

Когда это – мимо, когда – за окном,
нетрудно любить покосившийся дом,
лесок, деревеньку, над крышей дымок.
А кто-то страдает вдали от дорог,
кому-то несладко в промерзшем дому,
и некому дров заготовить ему,
воды принести и немного еды…
Как много в российских просторах беды…

ГОД 1990

Шереметьево-II не узнать.
Здесь, в торжественных некогда залах
раскладушки стоят. Плачет мать,
дочь при жизни она потеряла.
Иудеи сидят на кошме.
Чистит рыбу старушка в платочке.
Все смешалось на грешной земле.
В сувенирном киоске для дочки
на последние деньги отец
покупает сережки – не жалко!
Наживется на горе делец.
Бесполезным последним подарком
тешит старец измученный ум.
Как на кладбище кооператор
обирает ослепших от дум.
Горе, боль, как клокочущий кратер.
Улетают в чужие края
чьи-то близкие в поисках доли.
Не отыщут ее – знаю я.
Доедят ТАМ свой пуд горькой соли.

* * *

Мать-земля приняла перемены.
Урожай нам дала беспримерный,
мы теряем его. Может быть,
и земля перестанет родить?

* * *

Целинный край, степной Целиноград,
энтузиастов город всесоюзный…
Дома степенно выстроились в ряд.
Здесь все приветно, но ползут подспудно

ко мне сомненья – лучшие сыны
моей Москвы, моих российских весей –
на целине, на стройках всей страны.
О них недаром складывали песни.

Они и нынче здесь. А кто в Москве?
Кто занял место лучших и достойных?
От перспектив столичных ошалев,
галдя, крича, толкаясь непристойно,

авантюристы, воры всех мастей
кричат о правде, совести и воле.
Из-за границ уже к Москве моей
ползут искатели нетрудной доли…

* * *

Наивно, но всю жизнь переживала,
что лжи в свой адрес слышала немало.
А нынче оболгали всю Россию.
(А раньше – шепоточком поносили!).
Тебя, Россия, добрую безмерно,
сочли исчадьем зла, в лжи беспримерной
тебя, о мире на Земле мечтавшей,
сочли воинственной, права поправшей…
И вот пришло прозрение незримо –
моя судьба – судьба земли родимой!

* * *

Рабство разным бывает, зачем
примеряться к чужому кафтану?
Под напором лихих перемен
мы теряем друзей неустанно.
Россияне, что с нами стряслось?
Корневые народы, проснитесь!
Вместе были, уж так повелось,
в годы лиха – батыр, пахарь, витязь…

В ПОЕЗДЕ

Предрассветная хмурая рань.
Хлещет ливень во всю спозаранку.
За окном проплывает Казань,
Кремль, дремотная речка Казанка
и могучая Волга-река,
и знакомые с детства озера.
С детства эти люблю берега
и заречные эти просторы.

Здесь когда-то училась ходить,
красоту познавала земную,
здесь людей научилась любить.
И не знала, что землю иную
назову через годы родной.
А тогда шла война грозовая.
И не скоро вернулись домой
мы из этого волжского края.

Предрассветная хмурая рань.
Детство вспомнилось мне спозаранку,
эшелон, нас привезший в Казань,
в чаще ландыши, речка Казанка…

* * *

Плачет за окном Караганда
тусклыми весенними слезами.
Кажется, что дождик навсегда
завладел нещедрыми местами.

И ко мне уныние ползет.
Прикоснуться не могу душою
ко всему, что здесь бурлит, живет
жизнью очень сложной, непростою.

Через расстоянья не летят
голоса моих людей любимых.
Провода тревожные молчат,
напряженьем полнятся незримо.

Не могу узнать своей страны,
обезверившейся, разоренной,
посреди неласковой весны,
посреди тревоги затаенной.

* * *

Подружусь с березкой белой, что желтеет на холме.
В черный день она сумела возвратить надежду мне.
Я к стволу ее прижалась и услышала: «Держись,
раз растерзана, устала, нелегко тянуться ввысь!»
Поклонюсь березке белой, древу родины моей,
научу своих потомков верить истине корней.

РУССКИЕ БЕЖЕНЦЫ

Опустевшие земли России,
соберите своих сыновей!
Хватит русским под взгляды косые
из-за бури неправых страстей
покидать обжитые пределы,
где их вырвали, словно бурьян.
Гнать заступников – скверное дело…
И ведь кто-то придумал, что дан
русским страшный удел – вырожденье,
обнищанье и донора роль.
Верю я, что придет обновленье
и утишит российскую боль.
Пренебрегших защитой и дружбой
ни к чему на себе нам тащить.
Пусть бастуют, воюют, не нужно
по счетам неуемным платить!

Собери же, Россия, скорее
обездоленных русских людей,
что за земли чужие радели,
оторвавшись от отчих корней.
Пусть России уклад и богатства
возвратятся ее сыновьям.
Разве беженцем должен считаться
тот, кто нужен бескрайним полям,
городкам обезлюдевшим?
Где ты,
удаль русская, русская стать?
Жить по дедовским надо заветам,
чтоб их детям своим передать.
Может, есть в беснованье неправом
знак – детей собирает Русь-мать,
призывает к деяниям главным –
корень, душу, поля врачевать!

* * *

Облюбовало воронье руины церкви древней,
что до сих пор еще царит над полем и деревней.
Привольно каркать воронью над русскою святыней.
Но и руины – тоже храм, его огонь не стынет.
Давно порушены кресты, все очевидней беды.
А купол в небо устремлен, предчувствуя победы.

КРИК О МИЛОСЕРДИИ

Кто-то землю мечтает топтать –
ту, где корни мои вековые.
Годы, вы не покатитесь вспять,
чтобы скорби унять мировые.
Предки, вам не восстать из могил,
чтоб вернуть мне свое же наследство.
Кто-то мною себя объявил,
применив немудреное сходство –
ложь и подкуп, двойное лицо.
Из духовных кричу резерваций:
«Я жива, но сомкнулось кольцо,
не могу до сердец докричаться!»
Я стояла у многих дверей.
Я стучалась, никто не услышал.
Быть глухим средь недобрых страстей
безопасней под теплою крышей.
И не скоро придет правый суд,
суд потомков и предков суровый.
Обнаглев, отовсюду ползут
те, кто взял мое право на Слово.
«Там Отчизна, где мне хорошо!» –
рассуждений таких не приемлю.
Если так кто-то счастье нашел,
наши корни он топчет и землю.
Во спасенье пойду к тем местам,
где живут еще дедовы лики.
Там к родимым приникну корням
и поверю их силе великой.

ПЛАЧ ПО ДЕРЕВНЕ ЛАГИНО

Доживает последние годы
деревенька моя дорогая,
где в пруды на весенние воды
цвет душистый сирень осыпает,

где мой прадед мальчишкой бедовым
пас мирское крестьянское стадо
и откуда отец к жизни новой
уходил с комсомольским отрядом,

где неистово бабка рыдала,
отдавая буренку колхозу,
и откуда сынов провожала
в сорок первом с военным обозом.

Мать безбожников тихо крестила,
приобщая к великому Богу,
укротить злые силы молила,
все глядела, молясь, на дорогу.

Сына среднего, старшего внука
на войне вражья пуля скосила,
и рождалась великая мука,
и как избы пустела Россия.

Доживает последние годы
деревенька тверская, откуда
мой отец-авиатор был родом.
От сохи – в небо! Разве не чудо!

Не без гордости бабушка Саша
бойкой внучке-москвичке твердила:
«До амбаров земля эта – наша!
Сотни лет нас поила-кормила…»

Мне казалось – землицы не густо,
родовой перешедшей колхозу.
Лен сажали на ней и капусту,
прозаично удобрив навозом.

Пели в праздники вдовы частушки.
А земля свою цену теряла.
Нынче в Лагине – только старушки,
да и тех по домам ветхим мало.

Брошен клич – приезжайте, берите
ярославские земли, тверские,
фермы делайте, если хотите,
на заброшенных землях России.

Клич летит над землей моей древней,
над колодцем, что выкопан дедом,
над истерзанной нищей деревней,
что не стала богатством наследным.

Будьте бережны те, кто придете
врачевать полумертвую ниву!
Здесь и нынче б кипела работа,
если б дети ее были живы!..

Доживает последние годы
деревенька моя дорогая,
где под дранкой истлевшей невзгоды,
как лампады, в тиши догорают.

ДОРОГА

Мелькали города большие,
бежали села вдоль дороги –
все придорожные, чужие,
к себе не звали их пороги.

Казалось, жизнь бежала мимо
всех этих мест, а главной где-то
была моя столица мира,
моя шестая часть планеты.

Да, я была несправедлива
к тому, что вдоль дорог мелькало.
Там тоже дней весомых диво
цвело, бурлило и сверкало.

Столицы были безупречны,
приветливы встречались лица.
Но впереди ждал пункт конечный –
Москва…
Что может с ней сравниться?

* * *

Глазами Родины мать смотрит на меня,
а Родина глядит глазами матери.
Через Балканы и заботы дня,
через снегов развернутые скатерти,

через разлуку и мою печаль –
глаза в глаза, родное отражение.
О, как оно вдруг приближает даль
и заставляет каждое движение

и каждый шаг с Отчизною сверять,
ведь Родина – не просто география,
она во мне затем, чтобы вписать
могла ее потомкам в биографии.

В глазах искрятся отблески огня,
и радость в них сменяется слезами…
Глазами Родины мать смотрит на меня.
А Родина глядит ее глазами.

* * *

Еще земля родня под вагоном,
а на губах – тепло твоей щеки…
И столько ласки в голосе знакомом,
и грусть во взмахе поднятой руки.

Еще со мною ты, не стертый далью.
А поезд мчит и мчит, врезаясь в ночь,
неотвратимо громыхая сталью…
И мне ничем нельзя уже помочь.

* * *

В деревне, на самой околице,
за ветхим белесым плетнем,
к земле моих прадедов клонится
бревенчатый низенький дом.

Балкончик, наличники белые,
старинная дранка, как рябь,
крылечко, ступени замшелые
да выводок курочек-ряб…

И что это память несносная
терзает меня каждый год –
в том доме, заброшенном веснами,
никто меня больше не ждет.

Старушка навстречу не выбежит
с домашней ватрушкой в руке,
и добрая радость не высушит
слезинки на вдовьем платке…

Пусть память терзает печалями,
пусть дни не покатятся вспять,
пусть сами, как бабки, устали мы
детей своих преданно ждать.

Живут наши бабушки милые
сегодня в печали живых.
И в чем-то мы русскою силою
обязаны верности их…

* * *

Приехал ты ко мне, мой старый друг,
из тех широт, где детство отшумело.
Пусть и писать частенько недосуг,
а письма пишем как-то неумело –

меня в края родимые влечет,
тебя – в тот край, что стал моею долей.
Ко мне сюда, под южный небосвод,
привез ты властный зов родного поля.

* * *

Мне было страшно и тревожно
жить на загадочной земле.
Понять, казалось, невозможно –
где ночь в огне,
где ночь в тепле.

Дни прибегали, убегали,
то обнадежив, то сразив,
пока однажды в ряд не встали,
не подчинились власти рифм.

По строкам-вехам ясно стало,
чем день был пусть,
чем стать он мог,
и что лишь Родина – начало
и цель моих путей-дорог.

Я ВЕРНУСЬ

В стогу, среди поля ночного,
я в сено зарылась лицом.
Искала заветное слово.
Оно оказалось – словцом.

Дурманил травою родною,
легенды нашептывал стог
и словно срастался со мною
и звал на родимый порог –

в ушедшую юность, в начало
дорог моих, в милую Русь.
А я, пригорюнясь, шептала:
– Прости, что уйду. Я вернусь….

* * *

Машина мчит. Наперерез,
за поворотом – белый лес.
Течет лавиной снежной вниз,
и я шепчу: «Остановись».

Я выбегаю в зиму, в снег,
в безмолвие знакомых рек,
в седое кружево берез,
кричу: «Ты где, мой дед Мороз?»

И вижу – в серебре парчи,
в ушанке белой – дед. Бурчит
себе под нос: «В свои леса
и впрямь вернулась егоза». .

ДЕРЕВНЯ

В столице тоже есть деревья.
Есть парки с пышными цветами.
Но мне куда милей деревня
с ее сосновыми домами.

Там в палисадниках белеют
сирень и скромные ромашки.
Там вербы над прудами реют,
там где-то в лопухах и кашке

забытый мною мячик стынет,
там детство бродит и поныне….

РОДИНЕ

Я смотрю в Ильмень-озеро глаз твоих.
Голос крови молчит.
Потому он стих,
что в тебе растворилась полностью,
боль былая –
груз в невесомости.

НАД НЕРЛЬЮ

Купол белого храма. Покой.
Подо льдом льдины пятнами плыли.
Я стояла над древней рекой,
в чем-то очень похожи мы были.

Как ее берега – мою Русь
и как вечные воды – легенды,
я несу их в себе и горжусь,
что среди бесконечной Вселенной

есть такие луга и поля,
города и былины такие.
И считаю – жизнь эта не зря,
если в сердце и в песне – Россия!

В ДОРОГЕ

Бежит Россия мне навстречу
в уборе золотых лесов,
в браслетах безымянных речек,
в сплетеньи сотен голосов –

осенних, прошлых, настоящих…
В броне асфальта – древний тракт,
а день, в грядущее летящий,
как меж эпохами контакт.

И в этом дне – дороги скорость
и вековой покой стогов,
машин несущихся бездомность,
оседлость древних городов

и корни – те, что на природу
свою, родную гонят нас,
не ту, что стала дачной модой,
а ту, что с нами родилась.

* * *

В деревне, за тихой околицей,
За ветхим белесым плетнем,
К земле моих прадедов клонится
Бревенчатый низенький дом.

Балкончик, наличники белые,
И дранка, как рябь на пруду,
Крылечка ступени замшелые,
И я по ромашкам бреду…

И что это память несносная
терзает меня каждый год?
В том доме заброшенном, веснами
Никто меня больше не ждет.

Старушка навстречу не выбежит
С горячей ватрушкой в руке,
И добрая радость не высушит
Слезинки на вдовьем платке…

Живут наши бабушки милые
Сегодня в печали живых,
И в чем-то мы русскою силою
Обязаны верности их.

* * *

Здесь, на кромке воды и земли,
Океаном кончалась Россия.
Волны гулкие к берегу шли,
А потом в океан уносили
Запах кедров могучих и мхов,
Сизый сумрак туманов прибрежных,
Чтоб шептать у чужих берегов
О России щемяще и нежно…

РОДНОЙ КРАЙ

Ветхая завалинка
Заросла травою.
За оконцем маленьким
Сиплый ветер воет.

Выдувает запахи
Отшумевших весен.
Дом, войной распахнутый,
Ждешь меня ты в гости?

Под травой нескошенной –
Детские тропинки.
Пни в саду заброшенном –
Что кружки на кринках.

В роще за деревнею,
На седом погосте,
Под крестами древними –
Дедовские кости.

Грусть моя дочерняя,
Как вода живая, –
Над землей вечернею
Нежность разливает.

МАМАЕВ КУРГАН

В земле Мамаева кургана
Солдат немало безымянных.
Им братскою могилой стала
Земля, пронзенная металлом.

А где-то матери и вдовы
Их ждут под опустевшим кровом.
В том ожиданье – избавленье
От одинокого забвенья.

Мне рассказали здесь недавно
О матери.
Сын – безымянный
Для всех других –
ее Кирилл
Здесь голову в бою сложил.

Мать за день до своей кончины
Сюда приехала, чтоб к сыну
Быть ближе, стать навек причастной
К судьбе трагичной, но прекрасной…

Сюда, к Мамаеву кургану,
Людей потоки постоянно
Текут в молчанье потрясенном.
Здесь реют вечные знамена.
Здесь все еще снаряды рвутся.

Из репродукторов несутся
Призывы, сводки…
Здесь мудреют
И потрясенностью своею
Потом свои поступки мерят.
Здесь свято плачут.
Свято верят!..

* * *

Я снова к невским берегам
Усталым сердцем льну.
Лицо подставила ветрам,
Дарующим весну.

Опять, надеждами согрет,
Мир расцветает вдруг.
И виден неизбывный свет
За полосой разлук.

ВЕСНА

Весенним ветром целый мир утешен.
Сняв с неба тяжесть зимних облаков,
Он на деревья голые навешал
Созвездья нежных розовых цветов.

Они стоят, как в бантиках девчонки,
Вдыхают запах прошлогодних трав,
Ветвями машут ручейкам вдогонку,
В себя их звон ликующий вобрав.

* * *

В твоих краях асфальт дорог
Похож на горные ручьи.
Покой вершин зеленых строг.
Там бьют горячие ключи.

Там стены древние гудят
От стонов павших здесь рабов
И рушатся – века подряд –
Под натиском слепых ветров.

Своею русскою душой
Понять мне стоило давно,
Что с их легендою чужой
Сродниться мне не суждено.

Ты наших жизненных путей
Любовью слить с одни не смог.
И оказалась я сильней
В последний час, в последний срок…

* * *

Не спала я сто ночей –
Подари в награду
Мне хотя бы пару дней –
Больше мне не надо.

Забери меня туда,
Где леса глухие,
Где студеная вода
И метели злые.

Отчий край тебе, видать,
Дал суровость эту.
Быть хочу тебе под стать
На судьбу не сетуй –
Не прильну к твоим рукам.
Просто верю в чудо –
Припаду к твоим снегам
И тебя забуду.

МОЙ ОЧАГ

Вновь самолетная болтанка.
Внизу – Сибирь лежит в снегах.
Лечу я, вечная беглянка,
В Москву, домой, где мой очаг.

Давно очаг не слишком греет
И постоянно гонит в путь.
Но он ведь есть! И мне теплее.
Я там смогу передохнуть,

Чтобы опять нестись куда-то,
Спешить и ждущих огорчать,
Чтобы в пути своем крылатом
Добрее и мудрее стать.

ЗАРИСОВКА

Августовский асфальт полыхал,
И машины неслись оголтело…
А вблизи – старый дворик дремал,
И герань из окошек глядела.

А вблизи – в день ушедший, как в сон,
Погрузились столетние липы.
Скрип ступеней, похожий на стон…
Шепот ставен, похожий на всхлипы…

Шелест мальв и дворовой травы…
Что они в беге дней угадали?
Уголок стародавней Москвы
Притулился к бетону и стали…

В ЛАГИНО

Темное дерево срубов –
Патина властных годов.
Ею отмечены грубо
Избы и стрелы столбов.

Дранка, коньки на светелках.
Лагинский мирный уют.
Здесь петухи без умолку
В низкие окна поют.

Здесь отражается в водах
Пышный купавный закат…
Милые детские годы,
Их не воротишь назад…

В ДОРОГЕ

Земля тверская мне навстречу
Летит – вся в золоте лесов,
В блестящих опоясках речек,
В сплетенье сотен голосов…

Со мной сейчас – дороги скорость
И вековой покой стогов,
Машин несущихся бездомность,
Оседлость древних городов,

И корни, что всегда с природой
Роднят и связывают нас, –
Не той, что стала дачной модой,
А той, что с нами родилась.

НЕВОЛЬНЫЕ УРОКИ

Сколько раз на глухих полустанках
Я встречала холодный рассвет.
И несла над землею «морзянка»
Сообщенье, что поезда нет.

А когда откипала досада,
Вечной суетной спешке назло,
Ожиданье дарило награду:
То прозренье, что в поле вело,

В шорох вечной травы и посевов,
И в рассвет… И звучали в тиши
Голоса моих предков, поведав
Мне о щедрости русской души.

Мир ее предо мной открывался
Через камня и дерева вязь, –
И казалось, мой пращур пытался
Испытать надо мной свою власть,

Погружая меня в созерцанье
Кружев каменных, ставней резных.
И природа казалась созданьем
Все умеющих предков моих.

Мне порой открывался нежданно
Добрый мир небольших городков,
Деревушек, названий их странных,
К нам пришедших из дали веков.

Колокольня над речкой, курганы
И булыжник забытых дорог –
Сколько тайн неожиданных, странных
Век их долгий поведать бы мог…

Сколько раз на дорогах нелегких
Застывала я, чтобы поздней
Вспоминать благодарно уроки
Кем-то мудро замедленных дней…

* * *

Зачем хотя б на миг короткий
Должны мы видеть матерей?
В глазах их, ласковых и кротких,
Мы и значимей, и добрей.

Нам дарят матери надежность,
Нам важно знать – нас верно ждут
И ценят наш привет, и можно
Найти прощенье и уют.

В родном краю все неизменно,
Он точкою отсчета стал.
В нем все светло и совершенно,
И в нем – начало всех начал.

МОЙ САД

Стучит в окно осенний сад,
Шумит последнею листвою.
Он нашей поздней встрече рад.
Он в юности посажен мною.

Корявы руки до сих пор
От тяжких грабель и лопаты.
Казалось в юности – позор,
Что руки жестки, узловаты.

Они обветрены в полях,
Они грубели на заводе
И по ночам порой болят,
Хотя давно уже я вроде
В руках лопату не держу,
А облекаю мысли в Слово.
Но часто по земле тужу,
И сад выходит из былого,

Плодами сочными дарит,
Чужое детство освещает,
И словно он меня корит,
Что нынче редко наезжаю.

И не стыдится рук моих
Любимый мой: он в пальцах белых,
В ладонях мягких греет их,
Теплом врачует их умело.

Я с опозданьем познаю
Известных истин суть простую –
Весомей сделал жизнь мою
Мой сад, согревший жизнь чужую…

КАЛИНИНСКАЯ ЗЕМЛЯ

Я терпкий воздух мест родных
Всем существом своим вбираю –
Сегодня щедро дарит их
Мне эта осень золотая.

Сонково, Бежецк, Белый, Ржев –
Родные звучные названья.
К ним с детства сердцем прикипев,
Твержу их, словно заклинанье.

Их дали пращуры местам
Льняным, мошковым1 и купавным.
Давно я знаю цену вам –
Прадедовским, отцовским, главным…

На тихий лагинский погост
Людей мне близких уносили.
Мой корень в эту землю врос.
Здесь началась моя Россия!

Шумят осенние леса,
И словно вновь земля родная
Поет, как предков голоса,
Меня на жизнь благословляя.

УРАЙ

Урай – сибирская надежда,
Что в трудных поисках сбылась.
Впервые над землей тюменской
Здесь нефть таежная взвилась.

И пусть все дальше, уповая
На нефть насущную и газ,
Уходят смельчаки, – в Урае
Мечта горячая сбылась!

Он – первенец! Каким бы ни был
Потом обильным урожай,
Останется неповторимым
Рожденный поиском Урай.

НОВЫЙ УРЕНГОЙ

В тундре дикой и суровой,
Над задумчивой рекой,
Появился город новый –
Город Новый Уренгой.

Приполярный, беспримерный,
Он – начало дальних трасс,
И течет по гулким венам
Голубой таежный газ.

Пламя факелов взмывает
Над разбуженной землей,
И про отдых забывает
Новый город трудовой.

Уренгой кипуч и молод,
Только стойких ценят здесь.
Мы горды, что этот город
В звонких судьбах был и есть!

АЛТАЙ

Я встретилась с тобой в тяжелый год,
Когда земля от засухи стонала.
Казалось, зной дотла ее сожжет,
Не пощадив на ней травинки малой.

Но там, где были хлебные поля
И где колосья тощие желтели,
Шел настоящий бой, хотя земля
Уже, казалось, дышит еле-еле.

Казалось, даже слово «урожай»
В такую пору больше неуместно.
Но людям, этот покорившим край,
Была другая истина известна –

Не отступать! Пускай не удалась
Пшеница – колос слаб на стеблях низких, –
Шли на поля как в бой! В тяжелый час
Вновь впереди шагали коммунисты!

Здесь шла борьба за трудный урожай.
Пускай пшеница даст зерна немного, –
На стол страны алтайский каравай
Придет – побед и стойкости залогом!

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Академия Жуковского.
Офицерский вечер. Клуб.
Чинный шаг. Наряды броские.
Золотые песни труб.

Ты ведешь меня, любимую,
Мимо тех, кто счастья ждет.
А вокруг волной незримою
Зависть девичья плывет.

Ждут девчонки счастья легкого
У заманчивых дверей,
Ну а я – пути далекого,
Бесприютных долгих дней.

Я иду походкой плавною
В легком платье голубом,
Для тебя – такая главная,
Я – твоя любовь и дом.

И невольным восхищением
Заражаясь от тебя,
На меня глядят с волнением…
Брызжет свет, глаза слепя…

И теперь девчонки бойкие
Все идут в заветный клуб,
В ожиданье счастья – стойкие.
Не смолкает голос труб

И сулит любовь – нелегкую,
И разлуки, и пути
В города, места далекие…
Четверть века позади.

Четверть века я, любимая,
Возвращалась в город мой,
Ожиданием гонимая
Встречи с детством и Москвой…

* * *

Вдоль автострады кольцевой
леса стоят сплошной стеной,
на скорости ласкают взгляд,
остановись – ошеломят:
под кронами деревьев – хлам,
травы, цветов все меньше там.
Как декорация – леса.
Со всех сторон их «обтесав»,
все ближе стройки и дома…
Леса – земная боль сама.

МОЙ РАЙОН

Отсюда в столицу вбегает река,
чтоб дальше одеться в гранит.
Плывут над Москвою-рекой облака,
Серебряный бор говорит.

Здесь маршалов славных хранят имена
названия улиц прямых.
Твардовского здесь прописала страна,
живет он в сердцах молодых.

Сияет огнями в ночах Строгино,
к дороге прильнув кольцевой.
И связано с сердцем столицы оно
артерией – вечной рекой.

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ

Вот аллея моя. Буйство ног
проложило тропу на снегу.
Я волнения скрыть не могу.
Этот путь через сердце пролег.

Показалось на миг, что мои
однокурсники снова бегут,
в наш вечерний спешат институт,
что следы их тропинка таит.

Здесь любила, здесь слезы лила,
повстречалась с нелегкой судьбой.
Здесь простилась надолго с Москвой,
а потом тихо встречи ждала.

Вновь ступаю на милый порог,
за которым – величье начал,
вновь в истоках ищу я причал,
передышку от вечных дорог.

В МОСКОВСКОМ МЕТРО

По пути к микрорайонам
иссякает мрамор.
Пассажиры утомленно
по простецким самым

плитам новеньких перронов
все текут; струится
люд рабочий из вагонов.
След забот на лицах.

Где-то там, в годах помпезных,
хрустали остались.
От излишеств бесполезных
нынче отказались
те, кто рядом с кольцевою.
Центр – награда бойким.
Тех, кто рождены Москвою,
любят новостройки.

* * *

Белые уборы раздает зима.
Снеговые горы валит на дома.
Двор – ковер пуховый, в иней лес одет,
словно сад вишневый свой роняет цвет.
В пелене искристой кружево ворот.
Март, а снег пушистый все идет, идет.

ОСЕНЬ

Осень птиц сбивает в стаи,
и в далекий путь манит.
Птичья песенка простая
в роще больше не звенит.

На ветвях – пустые гнезда.
Смолк пчелиный разговор.
Солнце утром всходит поздно,
рано сходит за бугор.

Ветер ивам треплет косы.
Своенравен он и крут.
Листья желтые с березы,
покружив, швыряет в пруд.

Роще ночью плохо спится,
шепчет, кажется, она:
– Возвращайтесь в гнезда, птицы,
как воротится весна!

ЗИМА

Как старается зима!
Стали белыми дома,
садик – белый, белый – двор,
стол, качели и забор,
дым над старою трубой,
кошка, пес и мы с тобой.

Снег идет, идет, идет,
на реке сверкает лед.
Вот – дорога для саней,
Дед Мороз примчит по ней!

ДОМОРОЩЕНЫМ ЗАПАДНИКАМ

Коль вас влечет американский быт,
Чужой язык, «импичменты», «шоп-туры», –
Покиньте Русь, народ российский сыт
Засильем слов заморских. Только дуры
Их повторяют вне больных столиц.
У нас – свой мир, свой быт, свои обряды.
Есть много типов языков и лиц.

Джигит, батыр, герой – привычно рядом
Из века в век идут в одном строю,
В одном миру живут многоязыком.
Не истязайте Родину мою
Валютным бумом и ковбойским рыком.

ЛЕТО 1994

Я отползаю от черты,
Где впроголодь и где ночлежка,
И с выстраданной высоты
Лечу туда, где вперемежку –
Богатство, низость, нищета,
Удачи, взлеты – все возможно!
И раньше знала – суета,
Власть, жажда роскоши ничтожны.
Но в наши сытые годы
Не ведала, как унижают
Людей и бедность, и беда,
И боль Отечества большая.

Я отползаю от беды
И Русь поднять прошу я Бога –
До вековечной высоты
От смертоносного порога…

* * *

Живут у арыка стрекозы.
И ящериц юрких семья
В щели поселилась, и в розах
Простая терраса моя.

Мне щели ташкентского дома
Поведали нынче о том,
Как здесь от подземного грома
Ходила земля ходуном.

А нынче покой и прохлада
У старого дома царят.
До ночи звенят, как награда,
Веселые крики ребят.

Я вместе с землей этой древней
От всех отдыхаю громов,
Любовью излечена верной,
Всесилием дружеских слов…

* * *

Бьется речка Таракановка
Под асфальтом в глубине.
Эту речку неприметную
Часто вижу я во сне:

На московскую окраину
Выбегала из лесов,
Обросла травой, оврагами,
Гулом детских голосов…

Речка детства неприметная
Под землей заточена.
Мне, девчонке с Таракановки,
В память врезалась она.

Здесь растил сирень Колесников.
Нет душистых тех садов…
И гудят дома бетонные
Над разливами годов.

* * *

Растворяется русский народ
В языках в чужих притязаньях.
И на помощь никто не придет.
Ложь. Беспамятство. С Русью прощанье.

Где исконные земли его?
Он владеет лишь тем, что не стало
Притязаньем «друзей». И того,
Что забрали, захватчикам мало.

И все новые будут рвачи
На наследство его вековое
Притязать… Хоть грози, хоть кричи,
Пыл стервятники только удвоят.

Будут дальше и лгать, и теснить,
В жизнь чужую толкать, как туземцев…
Обрывается кровная нить
Под незримым мечом иноземцев…

ОСЕНЬ

Грустно клонятся к земле
поздние цветы.
Расплылись в туманной мгле
тихие мосты.
Скован серой вязкой мглой
вод свободный бег,
скоро лед и хрусткий снег
станут долей рек.
И дороги не бегут
к рощам и полям,
ноги путников несут
к теплым очагам.

* * *

Я войны знаю, под огнем росла,
И голодала, и теряла близких.
Мать в День Победы на руках несла
Меня к солдатским скорбным обелискам.

Я ненавижу тех, кто в час беды,
Когда на помощь позовет Отчизна,
Встать не захочет в первые ряды,
За наши спины прячась и за жизни.

А над землею тучи поднялись,
Зло угрожает гибелью планете.
О, матери, дарующие Жизнь!
Чтоб Жизнь была, добро привейте детям!