Стихотворения Елены Андреевой. Цикл “Домашний очаг”

* * *
Взяла овчарку в память о тебе,
подруга детства, маленькая Джека.
Недолго ты была в моей судьбе.
В тебе душа таилась – человека.

Оберегать меня стремилась ты,
была щенком смышленым и отважным.
Буран – смесь трусости и простоты,
его сманить лукаво может каждый.

Но он, как ты, пытлив и шаловлив,
твоя любовь в нем поселилась будто.
И мнится мне, что время победив,
даруешь детство мне ежеминутно…

* * *

В КОМАНДИРОВКЕ

Мечтаю, как вернусь домой,
поглажу верного Бурана
и буду ждать, как голос твой
не сквозь разлучные туманы,

а сквозь московские дожди
пробьется в тихую квартиру:
«Вернулась? Выезжаю, жди…»
Из далей, где не стало мира,

вернусь в тепло любви твоей.
Там будут дети, дом и мама.
За холод всех тревожных дней,
за все звонки и телеграммы

меня, любовь, вознаградишь…
Но далеко еще до дома,
до мира, где уют и тишь…
Вновь путь, вновь город незнакомый…

МАТЕРИ

Я тебе несла годами только жизненные беды.
Не заметили мы сами, как пришли мои победы.
Ты одна все понимаешь, оттого сегодня плачешь, –
ты одна на свете знаешь цену дочкиной удачи.

ВНУЧКЕ

Родится человек, моя кровинка,
заранее любимый человек.
Уже стучится хрупкою былинкой
в тревожный мир, в его январский снег.

Стучится в сердце мне и в день грядущий
и возвращает жизни вкус и цвет.
Тебе, малыш, оставлю стих свой лучший,
свою страну и душу, дом и свет…

* * *

Из колодца тяну полуночную воду.
Отражается месяц в старинной бадье.
Дно колодца подобно небесному своду,
юный месяц – таинственной синей ладье.

Отрываются капли, в колодец глубокий
гулко падают, звоном наполнив его.
Ручка вертится, лязгает цепь одиноко…
Не осталось в деревне теперь никого.

Жив колодец, моим был он выкопан дедом.
Есть колодец попроще, он сделан отцом.
А у внуков да правнуков – город да беды.
Пьют отраву речей, и своим родником
им не радовать внуков, студеной водою
не поить малышей, чистоту им даря.
Только хочется верить – уйдет наносное
и родные колодцы манят нас не зря…

Брату Саше

Сознаваться неприятно в этом,
только что от истины бежать?
Под уютным, мирным, тихим светом
не такими выросли, как мать.

Мы порой ворчим, что дел по горло,
что житья не стало от гостей…
А она молчит светло и гордо
в правоте незыблемой своей.

Мы сегодня забываем часто,
сколько было горестных годин,
как чужих сирот тепло и властно
называла мама словом «сын».

Не в квартире – тесной комнатушке
их растила с нами наравне.
А ночами плакала в подушку
и кричала сдавленно во сне.

Может, снился Ленинград в блокаде
или снилась Курская дуга…
Бабку, деда, брат – в Ленинграде,
а под Курском – дядю, моряка…

И чем больше похоронных было,
тем теснее становился дом…
Не родней нас мать обременила –
осветила комнаты добром.

Пусть стоят повсюду чемоданы,
нарушая строгих будней ход –
значит, мы нужны и мы желанны,
есть друзья, не оборвался род.

Может, многим нам и нынче стоит
через дедов, матерей, отцов
поселить в своих домах устои
их стоявших на добре домов.

ДРУЗЬЯМ

Я еще на родной земле,
я еще не рассталась с вами,
но разлука в кромешней мгле
замыкает свой круг над нами.

Всю дорогу молчу, как сыч,
словно мчусь по страшному кругу,
и сама не могу постичь,
как в дороге от друга к другу,

после стольких горячих встреч
и людского круговорота
этот круг смог в беду облечь
все надежды мои и взлеты.

АЛЕШЕ

Смешным мальчишкой был еще вчера,
Чуть что – кричал пронзительное:
«Мама!»,
А нынче мне готовиться пора
К тому, во что не верится упрямо.

Меж нами та стена уже встает,
В которой камни –
из твоих сомнений,
Уже недетских мыслей и забот,
Из разногласий разных поколений.

Не верю я в спасительную ложь,
Что буду век нужна тебе, как в детстве.
Но ты в свой мир невольно унесешь
Все то, что я дала тебе в наследство.

В нем – ширь полей родных и непокой,
Дела и мысли, города и люди –
И все, что новый день возьмет с тобой,
В тебе живя, моим бессмертьем будет.

МЛАДШИЙ БРАТ

Казалось, это было так недавно:
Пилотку дяди сдвинув набекрень,
Братишка младший, заводила главный,
Водил ребят «в атаку» целый день.

Еще вчера в дворовых закоулках
Его искала, страхами томясь,
Вели домой по гулким переулкам,
Потом из ссадин вымывала грязь.

Но время шло, и в час беды однажды,
Когда в глазах уже не стало слез,
Он повзрослел внезапно – и отважно
На равных горе общее понес:

Мы у отцовской замерли могилы,
Чтобы сиротство наше осознать.
И брат, упрямой наливаясь силой.
Смотрел тревожно на меня и мать.

В его глазах прочла я не кручину –
Мужскую твердость. Зная с этих пор,
Что он уже не мальчик, а мужчина,
На день грядущий устремивший взор.

МОЯ СЕМЬЯ

Людмиле и Евгению Груниным

Символический смысл я сейчас осознала
Нашей дружной и ладной семьи непростой,
Что в себя многих наций премудрость впитала,
Собрала их под крышей приветной одной.

Грохотала война, и семью разметало –
По фронтам, по тылам, по огромной стране.
И сегодня пески, степи, горные скалы
В многосложном родстве равно дороги мне.

И звучат языки – белорусский, латышский,
Украинский, узбекский… А русский язык,
Одинаково всем и понятный, и близкий,
Все семейные взлеты итожить привык.

АЛЕШЕ

Ах ты, мальчишка,
Не слишком везучий,
Умный, доверчивый,
Добрый, колючий.
Жизнь подступает
К тебе и сурово
Все норовит тебя
Снова и снова
То испытать –
На терпенье и прочность,
То отягчить грузом
Дел самых срочных.
Выдержишь ты
Или сразу согнешься?
Нет, ты из бед
Помудревшим вернешься!
Вижу в тебе я
Упрямую силу –
Ею тебя я
Сама одарила.
Вижу, как ты
Суету отметаешь,
Твердость мужскую
В себе утверждаешь.

ПОГИБШЕМУ БРАТУ

Каким ты был, мой старший брат?
Ведь я тебя совсем не помню.
«Мальчишкой смелым», – говорят…
Тебя представить нелегко мне.

Ни фотографий, ни вещей.
Все уничтожено войною.
Не странно ли – чем я взрослей,
Тем крепче связана с тобою?

Ты добровольцем на войну
В шестнадцать лет ушел, а следом –
Письмо о том, что ты шагнул
В бессмертье, чтоб пришла Победа…

НА РОЖДЕНИЕ ПЛЕМЯННИКА

Санечке Краснухину

Мальчишке от роду – пять дней,
и он пока в роддоме,
сопит среди других детей.
А бабушки – в истоме,
в волненье тетки, дед, дядья,
весь род пришел в движение.
Отцу сочувствует родня
в законном нетерпенье
обнять жену и малыша,
который всех дороже!..
Пускай счастливая душа
ему досталась, Боже!

СЫНУ

Я знаю, что не без причины
отцовский дом тебе – не дом.
Ты впитывал мою кручину
с моим несладким молоком

и, бабьей жалости не зная,
уехал в край моих берез.
Моя земля – тебе родная,
мой край покой тебе принес

Живешь в моем далеком детстве,
десятилетний мой мудрец.
Презрев уют и жалость в сердце,
домой я еду наконец…

* * *

Тысячи вопросов встали между нами,
унесли последний призрачный покой.
Сын глядит твоими серыми глазами,
только в них не колкость, а любви настой.

ВОПРОС

Вчера ты был беспомощным птенцом,
зародышем того, чем станешь в жизни,
смотрел доверчиво, без укоризны,
твоею мыслью я была, теплом.

Я для других девчонкою была…
Сегодня жизнь моя уже в разгаре,
и мы с тобой теперь друзьями стали.
Я для тебя – защита и скала.

Жду старости и завтрашнего дня.
Когда я стану немощной и хилой,
твоя любовь мои поддержит силы,
второю жизнью одарит меня?

* * *

Есть кроватка и коляска, соски и пеленки.
Нет хозяина пока что, крошки ребятенка.
Все в квартире обновленной ждет его явленья.
Пусть малыш счастливым будет с самого
рожденья.

СТИХИ ДЛЯ КСЮШИ

«СЕМЕЙНЫЙ» РОДДОМ

Кате Андреевой

Бывают в жизни совпаденья! –
роддом знакомый предо мной.
И будущих отцов волненья,
и тайна жизни за стеной –

все было, сын мой здесь родился
и здесь становится отцом.
Как я, весь пятнами покрылся…
Что приготовил нам, роддом?

Дверь распахнулась вдруг: «Девчушка!» –
провозгласила медсестра.
Сын зычно крикнул: «Дочка! Ксюшка!»
Я стала бабушкой… Пора…

РОДИТЕЛЬСКИЙ ПОДАРОК

Эх, одноклассница Лорка Джамаева,
Ты даже в старости незабываема…
Помнишь мои золотые часы
В змейке-браслетике редкой красы?
Первая в доме вещица из золота,
Вещь, о которой мечтается смолоду…
Дети пойдут, будут память и род,
К внукам и правнукам вещь перейдет…
Были подарком часы эти свадебным.
Были тобой они дерзко украдены.
Внучке моей их теперь не носить…
Как им семейной реликвией быть,
Если твои ухажеры циничные
Пропили их – дело, видно, обычное…
Ты и сегодня на жизненном дне,
Яркая, дерзкая, видишься мне…
…Помню, как в дом наш воровки родители
Вдруг заявились как чести ревнители.
Оба отца – и Коста, и Иван
Словно попали во вражеский стан.
Оба полковника, войны прошедшие,
Слушали лоркину речь сумасшедшую.
Ей в унисон выла лоркина мать –
Женщины были друг другу подстать.
Но осетин-фронтовик призадумался,
Весь сразу сник, посерел и осунулся.
Молвил (взгляд – долу, поникли усы):
– И у соседки пропали часы…
Русский-полковник сказал: «Ну их к лешему,
В бабьих делах все всегда перемешано!
Выпьем, полковник, по рюмке-другой!» –
И рубанул, как отрезал рукой.
Так с этим делом и было покончено.
Кражу простили девчонке испорченной…
Внучка растет. Жизни дни, как весы…
Тикают где-то подарок-часы…
Больше теряла я в жизни стремительной.
Алчной не стала я и подозрительной,
Но до седин, до останних годов
Памятных мне не хватает часов…

* * *

Жилище – это важная проблема.
А мне свое придется разменять.
Избитая, затасканная тема –
Женился сын, и я – свекровь и мать.

Прощаюсь с домом, что с таким терпеньем
Я создавала долгие года,
Со взрослым сыном и своим везеньем.
Ты изменила мне, моя звезда!

Второй этаж приземистого дома,
Квартирка в два обшарпанных окна.
«Плохой обмен, – твердят по телефону
Мои друзья, – во всем твоя вина!

Разъезд, конечно, сложная задача,
Но сын не должен…» Что им возразить?
Отдельно жить решили, это значит,
Мне все равно, где, как я стану жить.

Да, с высоты великих ожиданий
Меня низверг поток земных забот.
Жить носом в землю с верным псиной станем.
Судьба шла вверх, теперь – наоборот.

Со всем смирилась. Как в тумане липком
Жила все дни. Назавтра – переезд.
Вдруг паренек пришел, спросил с улыбкой:
«Не согласились бы остаться здесь?
Есть наверху квартира…» И покорно
За ним зачем-то поплелась туда.
Этаж двадцатый над землею черной
Меня вознес, внизу – моя беда.

А тут лишь небо, солнце, гомон птичий.
И новый день спасительно сиял.
Все стало вновь высоким и привычным.
Квартиру эту сын мне отыскал.

Все так и было – прозой безнадежной
Жизнь становилась, гас бессильный крик.
И вновь, когда спасенье невозможно,
Судьба спасла меня – в последний миг…

ПРИСЯГА

Мой сын на верность Родине клянется.
И я даю присягу вместе с ним.
Моя судьба в сыновней отзовется.
Мы были с ним дыханием одним.

Мы вместе шли через его мужанье.
И вместе нам давать сейчас обет.
В его земные дни и расстоянья
Моя судьба влита на много лет.

Меня не станет, но в судьбе сыновней
Жить и моим надеждам и мечтам.
Слова присяги повторять не трудно,
Трудней исполнить клятву сыновьям.

Мой сын стоит под знаменем. Суровость
В чертах простого доброго лица.
И повторяет он за словом слово
Присягу деда, брата и отца.

Моему сыну Алеше

Ветер унес цветные шары.
Юность скатилась с высокой горы.
В сказочный лес убежал дед Мороз…
Сына взамен их мне Аист принес.

Сыну купила цветные шары,
быстрые санки – спускаться с горы.
Бросит их сын мой, когда подрастет.
Внуков мне Аист тогда принесет.

Снова куплю я цветные шары,
санки, чтоб внуки спускались с горы…
Правнуки будут, и стану опять
эти цветные шары покупать…

СЫНУ

Когда-то от беды любой
Ты на моих руках спасался,
В мой рост поднявшись над землей,
От всех напастей отрывался –

Камней, задир и злых собак,
Тревожных снов и сказок страшных…
Как жаль, что не могу вот так
Уже спасать, как в днях вчерашних,

Тебя от горестей земных.
Оберегать тебя не просто –
Давно сошел ты с рук моих.
Но верю – собственного роста

Тебе достанет, мой сынок,
На то, чтоб стать ненастий выше.
Ты сильным, добрым в мир тревог
Из дома ласкового вышел.

ПАМЯТИ ОТЦА

Маленький домик дачный
в два небольших оконца.
Сад. Голоса ребячьи.
Буйные краски. Солнце.

В домик вхожу несмело.
Все в нем полно значенья.
Плащ на стене задела
и замерла в смятеньи.

Белоргамина дольки,
пачки сигар в пакете,
трубка – владельцу только
больше не жить на свете.

Тихо из дома вышла
и побрела по саду.
В шорохе яблонь слышу:
– Мы тебе рады, рады.

Вместе поплачем вволю.
Здесь мы его встречали.
Нас он сажал и холил,
нынче и мы в печали.

Видишь, вошли мы в силу,
буйным покрылись цветом –
и на его могилу
ляжем живым букетом.

Валентину

На Ленинградском проспекте, в Москве,
в юности, с песнею схожей,
я прошептала, встречая рассвет:
«Нет тебя в мире дороже».

Юность и зрелость прошли мы вдвоем.
Были иные рассветы.
Встречи иные рождали подъем.
Песни иные пропеты.

Но, возвращаясь на отчий порог,
став и мудрее и строже,
я повторяю, как жизни итог:
«Нет тебя в мире дороже».

ЗАВЕЩАНИЕ

Мне пятьдесят и, может быть, мой смертный час далек.
Живу и тщусь не приближать досрочно скорбный срок.
Хотя, скажу начистоту, случалось в час лихой, –
мне счастьем виделся конец, приближенный бедой.

И есть желанья у меня – толпой не хоронить.
И тело сжечь, и пепел мой безвестно распылить.
Я не хочу, чтоб кто-то стал искать мои следы.
Моей могилой станут пусть поляны и сады.

Я сыну завещать хочу все, что захочет взять.
Его от прозы серых дней я берегла как мать.
Хотела, чтоб крылатым стал и чтоб не пробивал,
как я всю жизнь бездушных стен, и чтоб житейский шквал

в его судьбе не бушевал и душу не крушил,
хотела, чтоб с моих вершин к своим вершинам взмыл.
И пусть кольцо из серебра останется со мной,
его на палец мне надел мой человек родной.

Он верным был, он нежным был. Любовью рождены
не дети, а стихи, душа. Любовью мы сильны.
Любовь не стану завещать, возьму ее с собой.
А ты живи, а ты люби, мой человек родной.