Подборка стихов Лидии Червинской

***

Не правда ли, такие облака
Возможны только на парижском небе…
Такая вдохновенная тоска
При тихой мысли о насущном хлебе.

Гулянье. Елисейские поля.
Защитный цвет толпы. Попоны, флаги.
Но сердце, как осенняя земля,
Уже не впитывает влаги.

Блеснёт слеза, не падая с ресниц,
А в воздухе жара и Марсельеза,
И дальше лица, пена бледных лиц,
Как море за чертою волнореза.

Высокий человек с биноклем у окна
Смеётся, что-то говорит соседу…
Эх, хорошо, что кончилась война,
Что празднуют свободу и победу.

На торжество разобраны места
(Герои фронта, тыла и изгнанья).
Да. А для нас свобода — нищета
И одинокий подвиг созерцанья.

* * *
Мы возвращаемся в сонную тьму,
Господи, как мы устали…
Жизнь – это тысячу раз – почему?
В детстве, в обиде, в печали.

Ты уезжаешь, мой праздничный друг,
Как же не рушатся стены…
Жизнь – это тысячи тихих услуг,
Ради тишайшей измены.

Над океаном – вернись, назови –
Музыка тенью лежала…
Жизнь – это тысячи слов о любви.
Тысячи жалоб…

* * *
Радость проснулась – такой незначительной,
Осень вернулась – такой удивительной
В новой прозрачности дней…

Боль обернулась таким равнодушием,
Мы уж давно замолчали и слушаем,
Многое стало ясней.

Значит ли это, что мы постарели?
В тысячный раз раскачались качели,
В тысячный раз – недолёт…

В тысячный раз, безнадёжно-свободное
Сердце осеннее…
Солнце холодное

* * *
Мы на башне, мы над целым миром,
Выше не бывает ничего,
И страшнее тоже не бывает.
И никто, как будто и не знает,
Как мы здесь, когда и для чего?

Потушили лампы, грустно, сыро, –
Нет любви, послушай, нет любви…
Знаешь что, потушим сердце тоже,
Ведь никто из этих не поможет,
Как ни плачь, ни падай, ни зови.

* * *
Если Вы не всегда без печали
За ущербной следили луной,
Если Вы не всегда молчали,
Если Вы не устали – не очень устали,
Побудьте немного со мной.

Равнодушней, внимательней, строже…
(И зачем, и о чём – до утра?)
Улыбнулся – не нам ли? – прохожий,
Мы, должно быть, на очень счастливых
похожи…

* * *
С тобой и с ним, с дождями, с тишиной,
С Парижем в марте, с комнатой ночной,
С мучительно-знакомыми словами,
Неровными, несчитанными днями,
Почти вся молодость…

Рука моя была в твоей руке,
Печаль моя была в его тоске.
Мы расстаемся. Значит, мало сил.
Он не узнал. Ты не простил.

И все-таки благодарю судьбу
За медленную грустную борьбу,
За то, что к счастью мы сейчас не ближе,
Чем в первый март, прозрачный март в Париже.

* * *
В мае сомненья тихи…
Знаю – и это стихи,
Чувствую – это весна,
Верю – простятся грехи
Тем, кому жалость нужна…

Дождь светло-серый опять…

Трудно бывает сказать,
Стоит ли так говорить?
Знаю, что важно понять,
Думаю – нужно любить…

Страшно сказать: навсегда…

Где-то проходят года,
Чей-то кончается век,
Тают светло, без следа,
Музыка, дождь, человек…

* * *
Любовь, похожая на жалость,
И жалость в облике любви…
Невоплощенная усталость,
Необъяснимый жар в крови.

Так начинается сближенье,
То, за которым – ничего.
(Неповторимость, повторенье…)

Не лучше ль в лунном отдаленьи,
С вершины горя своего,
С вершины нежности бесслезной,
Когда-нибудь, в неясный час,
Подумать, наконец, серьезно
Вам обо мне – и мне о Вас.

* * *
Л. Кельберину

Над узкой улицей серея,
Встает, в который раз, рассвет.
Живем, как будто не старея,
Умрем – узнают из газет.

Не все ль равно? Бессмертья нет.

Есть зачарованность разлуки
(Похоже на любовь во сне).
Оттуда ты протянешь руки,
Уже не помня обо мне.

* * *
Борису Поплавскому

Не согласны. Ни за что.
Так темно и вдохновенно,
Традиционно, современно,
Жить как все – и как никто.

Поздно. Все проходит мимо.
В жизни, наконец, любимой
Больше места нет.
В той, что выдумана нами,
Сторожим рассвет.

Ждем не чуда – а прощенья,
Не любви – а удивленья,
Терпеливо, до утра…
Не согласны. Всем пора.

Вдохновенный обыватель,
Целомудренный мечтатель,
Мы пойдем навстречу маю,
Вызывая птичий смех.

Ничего не принимая,
Принимая все – за всех.

* * *
Хочется блоковской щедрой напевности
(Тоже рожденной тоской),
Да, и любви, и разлуки, и ревности,
Слез, от которых покой.

Хочется верности, денег, величия,
Попросту – жизни самой.
От бесприютности, от безразличия
Тянет в чужую Россию – домой…

Лучше? Не знаю. Но будет иначе –
Многим беднее, многим богаче.

И холоднее зимой.

* * *
День в сумерки, как оттиск бледный
с любого дня любой зимы
в стране, где вместе жили мы.

На горизонте отблеск медный
Сухого солнца января,
А ближе, над домами, тень.

Мерцает поздняя заря…
Мир невесомый, чистый, бедный
вновь воскресил, сгорая, день…

Смягчило время контур строгий,
потухли краски с той поры…
Но нет стыда и нет тревоги,
Как в прошлом не было игры.

Мы не заметили начала,
не будем подводить итог…
Развязку жизнь нам подсказала,
но кто ее предвидеть мог?

1939

Помню жестокие женские лица.
Жар иссушающий. Страх.
Как человек, поседела столица
в несколько дней, на глазах.

Долго над ней догорали закаты.
Долго несчастью не верил никто…
Шли по бульварам толпою солдаты –
в куртках, в шинелях, в пальто.

Не было в том сентябре возвращений
с моря и гор загорелых людей.
Сторож с медалью, в аллее осенней,
хмуро кормил голубей.

В каждом бистро, обнимая соседа,
кто-нибудь плакал и пел.
Не умолкала под песню беседа –
родина, слава, герои, победа…

Груды развалин и тел.

* * *
Памяти Б. Поплавского

Все было: беспутство, безделье,
в лубочных огнях Монпарнас,
нелегкое наше веселье,
нетрезвое горе. Похмелье
и холод в предутренний час.

Тоскливо… в граненом стакане
вчерашние розы свежи…
Светает в пустом ресторане…
В те ночи, в редевшем дурмане
легенда творилась из лжи.

Пусть судят о ней поколенья.
Но в мир наш, где памяти нет,
доносятся отзвуки пенья
оттуда, где ждет воскресенья
в молчаньи погибший поэт.

* * *
Двенадцать месяцев поют о смертном часе…
А жизнь по-новому, как осень хороша.
В ночном кафе, на вымершей террасе,
в молчаньи пьем и курим не спеша.

Куда спешить нам… Вечность наступила –
мы даже не заметили когда.
Исчезли дни. Слились в одно года.
Лишь в смене месяцев по-прежнему есть сила
и безутешность памяти земной…

Минувшее – как темная звезда
в огромном небе, залитом луной.

Когда-то были: мы — и бедняки
(О них писали скучные поэты).
Мы — и больные. Мы — и старики,
Любившие давать советы.
Когда-то были: воля и тюрьма.
Мы, жившие по праву на свободе,
Преступники, сидевшие в тюрьме…
Когда-то были: лето и зима…
Смешалось все давным-давно в природе.
Сместилось в жизни, спуталось в уме.
Не разобрать — кто беден, кто богат,
Кто перед кем и кто в чем виноват,
И вообще, что значит преступленье ?
Когда-то были: родина, семья,
Враги (или союзники), друзья…
Теперь остались только ты и я.
Но у тебя и в этом есть сомненье.

1945
Не правда ли, такие облака
Возможны только на парижском небе…
Такая вдохновенная тоска
При тихой мысли о насущном хлебе.
Гулянье. Елисейские поля.
Защитный цвет толпы. Попоны, флаги.
Но сердце, как осенняя земля,
Уже не впитывает влаги.
Блеснет слеза, не падая с ресниц,
А в воздухе жара и Марсельеза,
И дальше лица, пена бледных лиц,
Как море за чертою волнореза.
Высокий человек с биноклем у окна
Смеется, что-то говорит соседу…
Эх, хорошо, что кончилась война,
Что празднуют свободу и победу.
На торжество разобраны места
(Герои фронта, тыла и изгнанья).
Да. А для нас свобода — нищета
И одинокий подвиг созерцанья.

* * *
Мы не заметили – почти пришла весна,
Мы не заметим, как опять настанет лето,
Нас ранней осенью разбудит тишина…
Но как же, как принять, как примирить все это?
С моей же тяжестью и тела и ума
Мое и легкое и светлое дыханье –
Мое всегда со мной, но где же я сама?
Я часто говорю: свобода и страданье,
Ты отвечаешь мне: любовь и красота.
И это где-то есть. Я знаю. Несомненно.
Но в нас слова не те. Но наша жизнь не та.
И страшно привыкать спокойно, постепенно…
…К тому, как медленно меняются цветы
На грядках неживых приветливого сада,
К тому, что все нужней и непонятней ты,
К тому, что хочется все больше теплоты,
К тому, что все понять, пожалуй, и не надо.

* * *
Свободны мысли от гипноза
Высокой выдумки своей.
У южных вилл цветет мимоза
Тяжелой нежностью ветвей.
Как озеро белеет море…
Бьет колокол, — который час?
И даже в отвлеченном споре
Ничто не примиряет нас.
Все неустойчиво и ясно.
Усилие всегда напрасно,
Жизнь праведна и жестока.
На берег вытянуты Сети,
Все помнит о минувшем лете,
Мечтает и грустит слегка.

* * *
Ни сил, ни надежд, ни желаний…
И не возвратится опять.
Есть мысли — почти завещанье, —
Но как и кому завещать:
Взволнованность, выдумку, нежность
Миражную моря безбрежность
И пальмы у розовых дач,
Причудливых лоз равномерность,
Безумие, бедность и верность
Безрадостный смысл неудач…
И то, что похоже на чудо, —
Почти совершенно в себе
Тяжелую близость (откуда?)
И память о Вашей судьбе.

* * *
Те, которых не осудят,
Но кто долго суда.
Те, кого под утро будят
Мартовские холода.
Те, кто убивает время –
За минутами года –
Оттого что не хватает
Краткой жизни на земле.
Те, кто сеют правды семя,
Привыкая жить во зле.
Кто взаимности не знает
И, прощая все измены,
Грустно любит (за двоих).
Кто не помнит перемены
И годами видит то же:
Небо, левы берег Сены…
Те, кто кажется моложе
Современников своих,
Но которых в белом зале
Ждет за ширмою кровать…
Те, которым на вокзале
Стыдно счастья пожелать.

* * *
Мимоза никогда не завянет.
Никогда не будет войны.
Нам снятся на этом диване
Странные сны.
И утром нас никто не разбудит,
Нам незачем рано вставать.
Мне снилось, что серые люди
Бежали куда-то опять…
Ты слышал в темноте совершенной
Холодный и грустный орган…
… И красное солнце над Сеной
Встает сквозь туман.

* * *
Неужели все биология,
Вся наследственность, раса и кровь?
И твои вдохновение строгие –
Только та же мужская любовь.
И земля утомленная пленница,
Для которой ничто не изменится…
… Был же март – без смущенья сиреневый –
Так по-детски надеждой богат,
Свет наивной луны над деревьями,
Городской стилизованный сад.
Вне законов и веры и времени
Непроверенный рай (Или ад).

* * *
Так гасят елочные свечи,
Так укорачивают встречи,
Перестают любить.
Так видят: листья все опали
И солнца больше нет.
Так расстаются без печали
И продолжают жить.
Так покоряют сердце скуке.
Так в жизни исчезают звуки
И проникает свет.

* * *
То, что около слез. То, что около слов.
То, что между любовью и страхом конца.
То, что всеми с таким равнодушьем гонимо,
И что прячется в смутной правдивости снов,
Исчезает в знакомом овале лица,
И мелькает во взгляде – намеренно-мимо.
Вот об этом… Конечно, нам много дано.
Справедливо, что многое спросится с нас.
Что же делать, когда умирает оно
В предрассветный, мучительный, медленный час?
Что же делать, когда на усталой земле,
Даже в счастьи своем человек одинок.
И доверчиво-страстный его монолог
Растворяется в сонном и ровном тепле?

* * *
Еще осталось в жизни суховатой
Немного правды и немного скуки,
И то, в чем по-детски виноваты,
Наказаны и прощены…
Еще остались в этой жизни сны
(Мне часто снятся ласковые руки…)
Так постепенно, грустно-неизбежно
Открылся мир жалеющий и жалкий…
И только пахнут гниловато-нежно
Уснувшие, от теплоты, фиалки.

* * *
Неузнаваемо небо молочно-зеленое.
Вечером город чужой и прозрачный такой.
Что это значит? Пусть плачут в разлуке влюбленные…
Это зовется молитвой, восторгом, тоской.
Что это значит? Страстное и неумелое,
То, от чего в этой жизни не будет удач…
Дерево в чьем-то саду, неожиданно-белое,
Чей-то холодный и радостный голос: не плачь.

* * *
Не та любовь, конец которой счастье,
И не тоска, конец которой сон…
Но равнодушие, но холод беспристрастья,
Но сумеречный свет от трех окон.
Скорей бы наступила темнота
(А в ней к утру распустятся каштаны.)
Зачем мы поняли – так грустно и так рано,
Зачем мы поняли – не та любовь, не та,
И боль не та, которой смерть конец…
Но равнодушие нетронутых сердец,
И что-то в них, чему и я поверю,
Все потеряв и пережив потерю.

* * *
Кто сказал, что самое ужасное,
Смерть Ивана Ильича?
Если жизнь взволнованно-несчастная
Только след рассветного луча,
Только отраженье одиночества,
Выдумка – герой которой Вы
Исполненье смутного пророчества,
Отблеск недоступной синевы…
Только…
Сердце, что с тобой случилось
В чем ошиблось ты, когда солгало
Ты, которое почти молчало,
Ты, которое почти смирилось?

* * *
Я знаю, что остался только смех,
И все-таки смеяться не умею…
Всегда одно (мучительно) у всех
Значительней, взволнованней, темнее…
То, что – почти никак не назовешь –
То, отчего необходима ложь,
Чтоб сердце (от сочувствия) забилось.

* * *
Знаешь, горе, мне с тобою
И привычней и теплей.
Не мири меня с судьбою,
Не учи и не жалей.
Подожди со мной рассвета,
Проводи меня домой…
(Все-таки душа согрета
Болью о себе самой).
Странное начало лета…
Под густой листвой каштана
Зреют смуглые плоды,
От рассветного тумана
Веет свежестью воды.
Кажется, что близко море,
Кажется, что счастье есть…
Ничего не нужно, горе,
Если все — печаль и лесть.
До конца. Плечом к плечу.
Ты поешь — а я молчу.

* * *
Я люблю: осенние дороги
Под Парижем, в сумеречный час,
Оттого что, верное, в тревоге
Сердце одиноко любят вас.
Я люблю старинные флаконы,
Кактусы, камины и ковры.
Оттого что, друг мой беззаконный,
Вы со мной нечаянно мудры.
И еще: цыганские мотивы,
Улицы, зимой, под Рождество,
Оттого что сердце терпеливо
Любит вас и никого.
А весной могу читать Толстого,
Наблюдать за ростом синевы,
Сознавать, что сердце жить готово…
Летом я всегда люблю другого,
Оттого что сердце: это вы.

* * *

А. Штейгеру.
Жизнь права, как будто. До свиданья.
Ухожу — не ведая куда.
Не хочу высокого страданья,
Не хочу веселого труда.
Ухожу, и уношу с собою
Тишину деревьев за окном,
Небо – ночью странно голубое,
(Небо Ниццы). Память обо всем.
Верность, возвращенную судьбою…

* * *
Здесь все законно, все несправедливо:
Тревога, безразличье, доброта…
Срывает ветер листья торопливо.
Того, кто все-таки бросается с моста,
Не защитить ничье воображенье.
Он верить только в частый дождь осенний
И в то, что наступила темнота.
Не виноват внимательный прохожий
(В делах, в любви, на всех других похожи),
Что не заметил близкого конца.
Не знает он, как тяжелы сердца
В предчувствии отчаянья и веры…
Над неподвижной, городской рекой
Плывет луна (вернее месяц серый).
Свистки. Огни. Нарушенный покой.
Рисунок башни. Жалость. Чувство меры.
Здесь мелодрама, праздность, стыд, испуг,
И боль твоя, мой безучастный друг.

* * *
Что-то в изящных головках гвоздики
Нежное, злое, как женские лица,
Что-то жестокое в слове: великий,
(Те же влюбленность и страх),
Как человек, поседела столица
В несколько дней, на глазах…
Долго над ней догорали закаты,
Тени платанов, цветные плакаты.
Все мы поверили, все виноваты
(Звуки бессмертные… Бах).
Поздние листья того листопада
Не улетали с ветвей,
И почтальон на скамейки, у сада
Хмуро кормил голубей.
В тесном бистро, обнимая соседа,
Кто-то прочувственно пел,
Не умолкала под песню беседа —
Где вдохновенью предел? —
Счастье? Порок? Пораженье? Победа?
— Необъяснимый пробел.