Стихи Елизаветы Стюарт о войне

Золушки сороковых годов

Ты, говорят, пред жизнью виновата,
Что не была светла и весела…
Но в юности не принца, а солдата
Ты с поля боя, Золушка, ждала.

А ласковые феи за тобою
Не присылали золотых карет.
И ты, невеста, сделалась вдовою,
Навек вдовою в девятнадцать лет.

Бывает – у невесты отбивает
Разлучница любимого ее…
Война не отбивает – убивает.
Я говорю не только про твое.

Вас было много, Золушек безвестных,
Чьи руки перепачканы в золе,
Чьи женихи, не возвратясь к невестам,
Лежали молчаливые в земле.

И вы сжились с бедой, с военным хлебом,
С морщинками на молодом лице.
Вы башмачка под черным звездным небом
Не оставляли на чужом крыльце.

А годы шли. Кареты мчали мимо
На бал других.
Но, строги и тихи
Вы знали только труд неутомимый
И не вошли в легенды и стихи.

Но если б все пересчитав утраты,
Строка вам дань по праву отдала,
Она бы не казалась виноватой,
Что не была светла и весела.

Я помню вас не в пышных бальных залах,
Не в туфельках хрустальных, не в парче,
А у теплушек ночью на вокзалах
С картофельною тяпкой на плече.

1963

 

Зарисовка

Сошлись подружки старые

За праздничным столом.

Ходили прежде парами —

С мужьями. А потом…

Потом остались вдовами.

И сами, без мужей,

Одни в те дни суровые

Растили сыновей.

Потом война солдатами

Тех сделала ребят:

Ушли на поле ратное

И не пришли назад —

Их на войне убили. Как не были…

Но были!

И кажется, что дети

Вернутся. До сих пор.

Прошли десятилетия,

А эта боль — в упор.

Вот матери встречаются,

Их праздник, ох, не прост!..

Но все как полагается,

И, значит, нужен тост.

Сидят подружки. Вечер тих.

И стол, как у людей.

И говорит одна из них:

— Ну… выпьем за детей!

Но нет у них детей своих

И праздник их не прост.

А тост — он за детей чужих,

Но за детей их тост!

Любовь при них, печаль при них,

А кто им силу дал?..

Сидят подружки. Вечер тих.

Чуть-чуть дрожит бокал.

1971

 

***

Гнут и гнетут холодные ветра
Упрямую полярную березу.
Окно землянки с раннего утра
Дождя косого заливают слезы.

Поет на печке котелок воды,
Клубами пара белого окутан.
Сырые стены.
И на всем следы
Мужского неумелого уюта.

Здесь можно снять намокшую шинель,
Ладони протянуть к горящей печи
И написать невесте ли, жене ль
О невозможной и желанной встрече.

И вновь, о кратком позабыв тепле,
Спешить на зов береговых орудий,
В победу верить на родной земле,
Вот этот камень защищая грудью…

Порой случится вдруг затосковать…
Но даже чайки здесь не часто плачут.
Здесь можно жить. Здесь нужно воевать.
Так люди побеждали на Рыбачьем.

 

1941 год

Мы в этот год изведали до дна

Любовь, тревогу, горечь расставанья,

Борьбу и гнев, надежды и страданье —

Короткое и грозное: война!

 

И цену мы узнали в этот год

Рукопожатью, ласке у порога

И слову перед дальнею дорогой,

Что, может быть, назад не приведет…

 

Впервые мы постигли близость звезд

Над городом глухим и затемненным,

И был конверт в руках у почтальона

Нам, как судьба, не ведом и не прост.

 

Мы поняли впервые в этот год,

Как тосковать о близких и любимых

И как вести часам неутомимый

И сердцем отмечаемый подсчет.

 

Мы знали — не стереть и не забыть

Тех дней, что нас, как пламя, опалили,

И с каждым днем сильнее жизнь любили,

Как любит тот, кто должен победить!

 

Одиночество

Когда мужей от сердца отрывали,

Едва умея слезы удержать,

Я не была средь женщин на вокзале,

И некого мне было провожать.

Но то, чтобы не стать в те дни вдовою,

Не расставаться с самым дорогим,

Купила я жестокою ценою —

Безмерным одиночеством своим.

Мне больше всех знакома эта мука —

Прощанье… Горечь одиноких дней…

Вся жизнь моя была такой разлукой

С ним, никогда не встретившимся мне.

Он не дарил цветов мне как невесте,

Совета не просил как у жены,

Но с новой силой я с другими вместе

Осиротела в эти дни войны.

А вы тогда отметили ревниво

Глаза без слез и неувядший рот.

Вы говорили: ей легко, счастливой…

А я боялась посмотреть вперед.

Там, впереди, для вас конец разлукам,

Вам можно жить надеждою теперь,

Вам не понять, какой отмечу мукой

Я самую большую из потерь!..

И в час, когда вы вновь дождетесь встречи,

Шаги мужей заслышав у ворот,

Сочтемся горем, павшим мне на плечи, —

Ко мне никто в тот вечер не придет!..

 

***

Он в сорок пятом шёл назад,
Большой войны простой солдат,
Он шёл домой в апреле.

Он ранен был, остался жив.
И шёл, за пояс заложив
Пустой рукав шинели.

С полей сходил последний снег,
И возникали, как во сне,
Знакомые пространства –
Всё то, что в памяти берёг
От пыли всех чужих дорог
И ветра долгих странствий…

Никто не знает, как назад
Идёт солдат домой.
Никто не видит, как глаза
На миг блеснут слезой.

Лишь ветер, знавший пареньком,
Скользнёт по голове,
Да жаворонок бубенцом
Зальётся в синеве.

Когда с порога крикнет мать:
– Сыночек, ты иль нет? –
Солдат уже готов встречать
Большого счастья свет…

 

Полярные ромашки

Дорогой воинскою нашей,
Как память о родном тепле,
За нами вслед цветы ромашек
Пришли и встали на скале.

Туда, где стелются метели,
Где море дышит тяжело,
К семидесятой параллели,
Их, может, ветром занесло.

По щелям каменным над морем,
В неласковых ладонях гор,
На горсти праха нежный корень
Живет всему наперекор!

Ромашкам белым солнца мало,
Но их весной солдаты ждут,
И раскололись даже скалы,
Чтоб только дать цветам приют.

1945

 

Север

Ни птичьих криков. Ни полёта пчел.
Немые камни. Влажный мох зелёный…
Лишь ветер не однажды перечел
Листву берёз, сползающих по склонам.

Здесь синяя озёрная вода
Спокойно плещет, камни омывая…
Кто хоть однажды север увидал,
Тот никогда его не забывает.

И я запомню, как растёт с утра
Тумана мгла в молчании великом,
Как цвета голубиного пера
На голых сопках зреет голубика.

И память мне надолго сохранит
Оттенки моря в тихий час отлива,
Неяркий день, нахмуренный гранит
И над заливом чаек молчаливых.

Всё возвратится много раз ко мне,
Как корабли приходят вновь к причалу,
И мне доскажет то наедине,
Что я сама пока недосказала.

 

Память

Я не открою вам Америк
И рифмой броской не сверкну.
Я просто помню плоский берег
И моря жесткую волну.
К далеким северным широтам
Мне вас хотелось увести,
К мальчишкам из морской пехоты.
Которым нет и двадцати.
Они воюют?
Да, воюют –
Бои кругом и смерть кругом.
Еще – танцуют?
Да, танцуют
В подземном клубе фронтовом.
Мальчишкам мир для счастья нужен,
Их жажда не утолена…
Меж двух тревог, не сняв оружья.
Танцуют вальс.
Идет война.
Мальчишки чьими-то отцами
Могли бы стать… Могли бы стать.
Но в море, в сопках, у Петсамо
Им не воскреснуть, им не встать.
Им не любить, не улыбаться,
Не прикасаться к сотням дел.
Лишь вечно юными остаться
Досталось мальчикам в удел.
Еще досталось – жизни цену
Им заплатить за жизнь других,
Тех, кто приходят им на смену…
Живые,
помните о них!

1962

 

***

Всё испытай – лишенья и страданья.
Запомни всё, чем эти дни полны.
Пойми, что значит ожидать свиданья,
Отложенного до конца войны.

Пойми, что значит, если небо рухнет
От взрывов над твоею головой.
Узнай, что значит, если печь потухнет
В пустом дому, где ты один живой.

Почувствуй тяжесть вымокшей шинели
И жар в глазах на третью ночь без сна,
Когда бойцы щепоть махорки делят
И с ног, как пуля, валит тишина.

Пройди по развороченным дорогам,
Чужое горе, как своё, измерь
И руку друга павшего потрогай,
Чтоб вновь и вновь возненавидеть смерть.

Забудь о смерти, если это нужно,
Забудь о ранах, если длится бой,
И если нужно – брата по оружью
От вражеской пули заслони собой.

Когда ж и смерть желанной показалась
Когда вперёд и шагу не ступить,
Преодолей внезапную усталость,
Чтоб с новой силой оставаться жить.

Пойми, что значит горечь отступленья,
Когда уходишь со своей земли,
И вместе с нами на полях сраженья
Ты, наконец, победу раздели.

Твоя судьба должна быть с нашей схожа.
И если ты всё испытал,
тогда
Мы скажем: да, он вместе с нами прожил
Суровые и грозные года!

Мы вместе жили, погибали, бились.
И мы войдём в бессмертье навсегда,
Как после боя вместе мы входили
Во взятые обратно города.

***

Как это трудно — взгляд последний кинуть
На комнату. Поправить половик.
На место кресло старое подвинуть,
К молчанию прислушаться на миг.

Взглянуть в окно с далекою звездою
И зеркало в немой голубизне,
В которое смотрелась молодою,
Стеклом тихонько повернуть к стене…

И выйти, унося одну кручину,
И, не разжав сведенных мукой губ,
Поджечь все это тоненькой лучиной,
Чтоб ничего не оставлять врагу…

Как нелегко молчать заставить память,
А возвратясь, на пепле и золе
Вновь заложить тот самый первый камень,
Что всех прочнее ляжет на земле.

Как нелегко, все сосчитав могилы,
Не умереть от горя самому.
Как нелегко!.. Но это все под силу
Прекрасному народу моему.

 

Гитара

Землянки были в этот день пусты.
Шел бой. А здесь от взрывов непрестанных
Подрагивали бледные цветы
В снарядных металлических стаканах…

И сто мелодий в сердце затаив —
Далеких шефов тыловых подарок —
Откинув бант на тонкий черный гриф
Лежала молча смуглая гитара.

Но если ухо приложить, она —
Любой бы то услышал — не молчала.
На каждый выстрел каждая струна
По-своему тихонько отвечала.

Не первый год у моря длился бой.
И вот в землянку, где светло и чисто,
Совсем привычно, как к себе домой,
Пришли усталые артиллеристы.

Зазвякали нестройно котелки,
В лицо дохнули ароматным паром,
А вскоре на движение руки
Отозвалась послушная гитара.

И в этот поздний час, наедине
Беседуя с притихшими бойцами,
Она играла на такой струне,
Что даже и не выразишь словами.
1944

 

Память

Как нелегко молчать заставить память,
А, возвратясь, на пепле и золе
Вновь заложить тот самый первый камень,
Что всех прочнее ляжет на земле.

Как нелегко, все сосчитать могилы,
Не умереть от горя самому.
Как нелегко! Но это всё под силу
Прекрасному народу моему.

 

***

Гнут и гнетут холодные ветра
Упрямую полярную берёзу.
Окно землянки с самого утра
Дождя косого заливают слёзы.

Поёт на печке котелок воды,
Клубами пара белого окутан.
Сырые стены.
И на всём следы
Мужского неумелого уюта.

Здесь можно снять намокшую шинель,
Ладони протянуть к горячей печи
И написать невесте ли, жене ль
О невозможной и желанной встрече.

И вновь, о кратком позабыв тепле,
Спешить на зов береговых орудий,
В победу верить на родной земле,
Вот этот камень защищая грудью…

Порой случится вдруг затосковать…
Но даже чайки здесь не часто плачут.
Здесь можно жить.
Здесь нужно воевать.
Так люди побеждали на Рыбачьем.

 

Памяти Е. Березницкого

Больше мне в мире тебя не найти.
Вот она – боль непомерной утраты…
В битве, на трудном солдатском пути,
Пал ты суровою смертью солдата.

Ты эту землю любил и берёг.
Был только срок тебе малый положен.
Шелест едва оперённых берёз
С нежностью горькой
ты вспомнил, быть может.

Может быть, вспомнил в единственный миг
Ту, что казалась и жизни дороже…
К пыльной траве головою приник.
Недолюбил.
Недопел.
И недожил.

Выполню всё, как решили с тобой,
Всё, как тебе обещала когда-то –
Встречу опять над широкой рекой
Тёмное золото летних закатов.

Всё долюблю, что ты в жизни любил,
Всё, что теперь ты не в силах найти в ней:
Свист журавлиных распахнутых крыл,
Запах дорог после тёплого ливня,

Полдня июльского трепетный зной,
Пруд, что прохладу, как вестницу, выслал,
Просек таинственных дым голубой,
Где стрекоза над тропою повисла…

В сердце моём за себя и тебя
Нужно вместить, уберечь и умножить
Всё, что ты, тьмою внезапной объят,
Недолюбил, недопел и недожил.

 

***

Все пройдет.
Даже наши печали…
Станет гордой легендою быль.
Над полями в закатные дали
Будет плыть золотистая пыль.

А с недавнею гибелью рядом
Снова жизни затеплится ток,
И на землю в осколках снарядов
Хрупкой ножкою встанет цветок.

 

***

Берут пыльцу заботливые пчелы

С пропахших порохом цветов.

Прислушайся, какая тишина

Теперь ночами в городе бывает,

Как будто то, что кончилась война,

Впервые город ночью замечает.