Подборка стихотворений Елизаветы Стюарт
Золушка
Первая, светлая память о детстве –
Сад, озарённый сиянием лунным,
Сказки, живущие в близком соседстве
С маленьким сердцем, поющим, как струны…
Бал во дворце.
Из распахнутых окон
Медленной музыки слышатся звуки…
Золушка, ты ли поправила локон,
Сжала в волнении тонкие руки?
Видно, боишься забыть о наказах
Старой колдуньи? И сердце трепещет…
«Помни, что ждут за пределами сказок
Грубые люди и грубые вещи!
В празднике краткое примешь участье –
Скройся, пока волшебство не изменит!.. »
Здесь ли твоё ненадёжное счастье
Туфелькой ляжет на лунных ступенях?
Ты не на это ли счастье в надежде
Вдруг позабыла, к дворцу приближаясь,
Что господам в драгоценных одеждах
Будешь ты, Золушка, вечно чужая?
Руки твои от работы в мозолях,
Люди и вещи в союзе с тобою,
Хрупкий обман эти сказок не волен
Стать для тебя постоянной судьбою.
Золушка, здесь ты не будешь счастливой,
Людям живым никогда не изменишь.
Полночь на башне пробьёт торопливо –
В прошлое канут нарядные тени.
Ты от обиды готова заплакать?
Нет, не жалей, что расстанешься с ними.
Пусть даже платьице будет в заплатах,
Пусть даже туфельку принц не поднимет!
Близится срок исполненья наказов
Старой колдуньи.
И сердце трепещет…
Страшно?
Но знай – за пределами сказок
Добрые люди и добрые вещи!
Музе
Защита моя и охрана,
Вою жизнь ты спасеньем была…
…Я встану ранёхонько-рано,
Я выскоблю стол добела.
Я ситец в цветочках лиловых
Разброшу потом на краю,
Нехитрое платье-обнову
Себе на утеху скрою.
Усядусь с шитьём на крылечке,
На тёплом его холодке —
И солнце в грошовом колечке
Сверкнёт, как роса на листке.
Не буду спешить-торопиться,
С иголкой и ниткой в ладу,
Сошью себе платье из ситца
И в лес, как бывало, пойду.
Крылатая живность лесная
Сначала замрёт в тишине,
Потом меня птицы узнают
И друга признают во мне.
Признают, оценят обнову
И гомон поднимут такой,
Что в сердце ожившее слово
Строку поведёт за строкой.
Не буду спешить-торопиться
С тем словом сердечным в ладу,
Чтоб горю-беде не случиться,
Тропой заповедной пойду.
Травой, заживляющей раны,
Я знаю, она поросла…
…Защита моя и охрана,
Ты снова меня сберегла!
Ветер весны
Так бывает, я знаю,
в феврале на рассвете:
Вдруг врывается в город
удивительный ветер.
Ветер пахнет сосною, свежей чащей лесною
И пока не пришедшей на север весною.
Но когда появляется ветер, я знаю —
Это держит совет журавлиная стая,
На чужбине, где солнце в зените сгорает,
Для отлета домой вожака выбирает.
И вожак, облеченный высоким доверьем,
Вновь и вновь проверяет упругие перья —
Понимает, что вскоре он, крылья раскинув,
Врежет в небо над морем косяк журавлиный.
От чужих берегов, маяков и напастей
Полетят журавли к настоящему счастью —
Чувство Родины
птицам поможет не сбиться…
Все желанья должны обязательно сбыться!
Это чувство приходит на зимнем рассвете:
Вдруг врывается в жизнь удивительный ветер,
Ветер пахнет сосною, свежей чащей лесною
И обещанной сердцу долгожданной весною.
***
Умер сын у бабки деревенской.
И не так чтобы хороший сын…
Но в ее нелегкой доле женской
Оставался он живым один.
Отписала кратко, издалече
ей сноха ту горестную весть:
Мол, теперь помочь, мамаша, нечем,
Плачь не плачь, а так оно и есть…
Прочитала мать, запричитала,
Вспомнила убитых сыновей,
Как цыплят, их всех пересчитала
Одинокой осенью своей.
Вспомнила нечастые обновы,
Добрые, нечастые слова…
Самый младший — самый непутевый.
Мать про то забыла — и права.
Для нее сейчас он — ясный сокол.
Сгинул сокол и спокинул мать…
Сердце — как порезано осокой,
Сын последний — надо понимать.
Обещал приехать к ней когда-то,
Да не сбылся, значит, тот приезд.
Ей сулились и сыны-солдаты
Возвернуться из далеких мест.
Но, выходит, обманули тоже…
“Что ж ты крылья, сокол мой, сложил?
Чем тебе старуха мать поможет?
Мне бы — смерть, а ты бы жил да жил…»
Вышла в поле… В поле ночь и осень..
Только звезды над простором нив
Да в колени тычутся колосья,
Головы пред матерью склонив.
Сибирский пейзаж
У опор высоковольтной линии
Колокольчики, тикие синие!
Грузный упирается металл
В землю, отдыхающую в травах.
Он ее не смял и не попрал —
Спора нет меж ними, оба правы,
И энергия и красота
Рядом уживаются, не ссорясь:
Дальние сибирские места
И — руками сделанное море.
Просеки, прямые, как стрела,
Чуть приметный запах аммонала…
Мать-лосиха тихо постояла
И лосенка в чащу увела.
Там стрекозы, тишина озер,
На воде фарфоровые лилии,
А вверху рванулись на простор
Провода высоковольтной линии..,
И в воде меж лилий изоляторы
Чашечки фарфоровые спрятали —
Опрокинулись в глубины синие
Лилии высоковольтной линии…
***
Одинокая утка летит над ночным водоемом.
В маслянистой воде растворился и меркнет закат.
Как сгустившийся мрак, обступив засыпающий омут,
На свое отраженье примолкшие ивы глядят.
Лодка тихо плывет, чуть заметным теченьем влекома,—
Потемневшую глубь я треножить не стала веслом…
Одинокая утка летит над ночным водоемом
И осенние звезды сбивает усталым крылом.
***
Спасибо, милый домик над рекой.
За непокой твой и за твой покой,
За длинные бессонницы и сон,
И за стихи – земной тебе поклон.
Мне очень труден расставанья миг…
Ты слышишь мой непрозвучавший крик!
Ты слышишь мой невырвавшийся стон!
Но и за них – земной тебе поклон!
Ты – краткий свет уже в конце пути.
Но я не возвращусь к тебе… Прости.
Я покидаю твой жестокий рай,
Ты только отпусти меня… Прощай!
* * *
Гонят стадо утром ранним
Через сонное село.
На окне цветут герани,
Бьется бабочка в стекло.
Ходят ходики хромая,
А из рамки на меня
Смотрит важная, немая
Деревенская родня.
Все как прежде, все как прежде.
Только места нет надежде —
Одиноко и светло.
Бьется бабочка в стекло…
1958
***
Весна сибирская сурова.
И в мае первые цветы
Внезапный снег одел покровом
Необычайной чистоты.
Конечно, это был не прежний,
Не зимний долговечный снег,
Но опушенный им подснежник
Уже не доверял весне.
Ему бы, кажется, заплакать,
К земле пригнуться, унывать,
А он стоит, как воин в латах,
За жизнь готовый воевать.
Замарашка
Из кухни, где я девочкой жила,
Меня позвали в пышные хоромы.
Я фартучек застиранный сняла
И на порог ступила незнакомый.
Мне драгоценных кукол принесли:
«Играй, – сказали, – мы пока не тронем…»
Меж кукол были даже короли
В бумажной, но сверкающей короне!
Я незаметно увлеклась игрой.
Король?..
Полцарства за любовь сулил он.
Но юный принц казался мне порой
Совсем живым – так я его любила!
На короля не подняла я глаз,
А принц мне о любви шептал невнятно…
Но пробил час.
Конечно – пробил час,
И мне сказали: «Всё верни обратно».
Была на кухне темнота и тишь,
Лишь в печке перемигивались угли,
Под полом, осмелев, шуршала мышь,
А на полу устало спали слуги.
Я плакала. Мне было не до сна.
Казалась непосильной мне кручина…
Но помогла бессонная луна.
Сказала: «Встань и наколи лучину.
Трудись весь день не покладая рук,
А после, средь молчания ночного,
Я научу
привычный мир вокруг
Преображать волшебной силой слова».
Тот добрый дар спасал меня не раз,
Вдруг облекая властью непонятной…
Но пробил час!
Конечно, пробил час,
И жизнь сказала: «Всё верни обратно».
На кухне снова темнота и тишь,
Лишь в печке тускло догорают угли.
Забота осмелела, словно мышь,
И спят слова, усталые, как слуги…
Но и сейчас есть радость у меня,
Скупая радость, если мне случится
Озябшему дать место у огня,
А голоден –
и хлебом поделиться.
1966
* * *
А вот теперь сразил покой –
Всё то, что пело, что болело,
Вдруг обернулось слепотой,
И глухотой, и немотой,
Сковало душу мне и тело…
А травы за окном растут,
И дождь порой стучит о крышу,
И с криком ласточки снуют…
А я не вижу! Я не слышу!
***
Я пью на всех земных пирах
Лишь оттого неполным кубком,
Что нет безумия в стихах,
Благоразумия в поступках.
1960
Высокий дождь
Высокий дождь – от неба до земли –
Стоял в окне, стараясь объясниться.
Была весна. Подснежники цвели.
Была весна –
и он не мог не литься!
Он землю с небом связывать привык,
Он всё вмещал – людей, дома и зелень,
Он знал свой первый и последний миг
И понимал свои простые цели.
Всё лишнее он зачеркнуть спешил,
Лишь главного желая в день весенний:
Он землю влагой досыта поил,
Даря себя для будущих свершений.
Он знал, что по себе оставит след,
Но не хотел ни славы, ни богатства…
И всё, что мне мутило белый свет,
Вдруг показалось просто святотатством:
Сомнения, земных забот печаль,
И горечь знанья, и незнанья горечь…
Но было жаль,
но было очень жаль,
Что мне с его прозрачностью не спорить…
А он весь день стоял в моём окне
И, помогая развернуться листьям,
Не мог понять, что недоступно мне
Его космическое бескорыстье!..
1957
* * *
Бессонница – нелёгкая наука…
В душе ни звука, за окном ни звука.
Там, за окном, тяжёлые снега.
Но начинает оживать позёмка –
Прозрачная, она шуршит негромко,
Кружится балериною Дега.
А ветер загудит, рассвирепев,
И враз помчатся белые виденья.
Увижу я их взлеты и паденья
Под яростный полуночный напев.
Быть может, и душа рванётся вслед
Безудержному этому движенью,
И в ней начнутся взлёты и паденья,
Пока она не вырвется на свет!
* * *
Жестокое время. Суровые годы.
Нелёгкое бремя… И каждый из нас
Сраженьям горячую молодость óтдал
И, может быть, всё, что имеет, отдаст…
Но мерой какою бы горе ни числить,
Какой бы утраты слезой ни почтить,
Ничто в нас не сломит ни мужества мысли,
Ни крепости сердца, ни силы мечты.
1942
* * *
Благослови всем сердцем дом,
Где путнику откроют двери,
Отыщут место за столом
И слову на слово поверят.
Где ты, шагнув через порог,
Ничьих владений не нарушишь,
Где не закрыты на замок
Шкафы хозяйские и души,
Дом, где ночлег тебе дадут,
Хоть званым гостем ты и не был,
Где никогда не попрекнут
Краюшкой съеденного хлеба.
Где ты найдёшь, когда придёшь,
Радушье, а не равнодушье.
Где высушат одежду в дождь
И слёзы, может быть, осушат…
Там смоешь пыль с усталых ног
И, трудную забыв дорогу,
Всё, от чего ты изнемог,
Как ношу, сбросишь у порога.
И сердце будет пить взахлеб
Мир и покой за доброй дверью…
Тот дом благослови за хлеб —
Для всех насущный хлеб доверья.
***
Среди других российских поэтесс
И у меня есть место в мире этом –
Свои закаты,
и свои рассветы,
Хранитель-ангел,
искуситель-бес.
Есть у меня и свой заветный храм,
Своя дорога, и своя тревога,
И есть душа,
такая недотрога,
Что чуть поранят –
остается шрам.
***
Порой стихи поэта
Читаешь равнодушно:
Да, есть уменье, опыт.
Строка ему послушна.
Как будто все в порядке,
Но нет еще пока
Единственного в мире
Особого толчка,
Когда и сам не знаешь,
Зачем и отчего,
А слезы вытираешь
От слова одного.
* * *
Бессонница. Твержу стихи на память.
Одно, другое, третье – без конца…
Ночь прижимается к оконной раме
И глаз не сводит с моего лица.
Чего ты хочешь, ночь?
Чего ты хочешь,
Заглядывая в глубину квартир?..
Клокочет мир.
И войны вновь пророча,
Грохочет растревоженный эфир…
Не спится.
Я твержу стихи на память.
Одно…
Другое…
Третье…
Всё тесней
Ночь прижимается к оконной раме.
Пугает мраком…
Я не верю ей!
* * *
Бывает – рощи, золотые словно,
А на заре – в холодном серебре,
Но, как весной, опять цветет шиповник,
Опять цветет шиповник в сентябре!
Пусть те цветы бесплодны и напрасны,
Пусть их морозы первые убьют, –
Они прекрасны! Так они прекрасны,
Что пусть цветут, пусть в сентябре цветут!
Есть женщины, что, выдав замуж дочку,
Полны и сами строгой красоты,
Какой-то хрупкой прелести, точь-в-точь, как
Вот эти запоздалые цветы.
Кто скажет им: та красота напрасна,
Её погубит иней на заре…
Они прекрасны! Так они прекрасны,
Что пусть цветет шиповник в сентябре!..
Времена года
У зимы особый счёт:
Время медленно течёт –
От метели до метели
Семь метелей на неделе.
Счёт особый у весны:
В нём предчувствия и сны.
За окошком два сугроба
Ручейками стали оба.
А у лета счёт иной:
Щебетание и зной.
И цветенье. И смятенье.
Свет и тени.
Свет и тени.
Счёт у осени такой:
Говорят, она – покой…
Но покоя нет на свете.
Листья падают.
И ветер.
1971
* * *
Любовь бессмертна, помни это.
Умру я – жить ей и тогда,
Пока есть песня у поэта,
А в небе ломкая звезда.
Пока в апреле тополиный
Весна разматывает дождь,
Пока от трели соловьиной
Сердца охватывает дрожь.
* * *
Опасаться не нужно
Зим холодных и вьюжных,
Солнца летнего ярости,
Наступающей старости.
Бойся ханжеской речи,
Да с предательством встречи,
Да братанья с тоскою,
Да желанья покоя.
Романс
Взрывная сила писем старых…
Табак цветущий под окном…
Негромкий пеpебор гитары
С его старинным языком…
Какую власть они имеют
Над потрясённою душой!
Bдpуг зaмиpаeт, и немeет,
И зaтихает мир большой.
Он уступает место этой
Мгновенной власти –
всё вернуть,
Когда лучом внезапным светa,
Kак бы мечом, разъята грудь.
И, словно молнии ударом,
Твоя душа опалена…
А ведь всего-то
звук гитары.
Слова забытых писем старых,
Табак, расцветший у окна.
Утренняя звезда
Зима. Рассвет. Открою штору –
Над голым тополем звезда.
Та – утренняя. Та, с которой
Веду беседу иногда.
О чём? Ответить не сумею.
Но после разговора с ней
Я дальше вижу, больше смею,
И чувства смутные ясней.
* * *
Чужой не завидую славе,
Читая чужие стихи,
Но знаю я добрую зависть
К искусству добротной строки.
Мне любо мгновение это,
Когда, утолиться спеша,
В волненье другого поэта
Моя заглядится душа.
Как будто в колючую вьюгу
Жилища я вижу огонь,
Как будто бы лучшему другу
Я руку кладу на ладонь.
И чувствам становится тесно,
И дали сияют светло,
А в сердце ответная песня
Уже расправляет крыло.
Чёрный ворон
Жаркий полдень. И пахнет сосной.
Облачка проплывают мимо.
Чёрный ворон на вышке лесной
Говорит со своей любимой.
Боже мой, как же он говорит,
Осеняя её крылами!
В чёрном вороне, мрачном на вид,
Разгорается нежное пламя.
То свирельный, то флейтовый звук,
Бормотанье, беспамятство, трели…
Удивлённо толпятся вокруг
Присмиревшие сосны и ели.
И подруга предчувствует власть
Этой песни и крыл колыханье,
А у ворона нежность и страсть
Перехватывают дыханье.
Он глядит на далёкий простор,
Чуть прикрыв синеватые веки…
Чёрный ворон, взамен «Nevermore»,
В этот раз обещает:
«Навеки»!..
1983
Родине
Я разную природу понимаю.
И пыль тропинок разных принимаю.
Но лишь тебя я так люблю и знаю
И ни на что вовек не променяю.
Не потому, что ты прекрасней многих.
А просто ты живёшь в моей тревоге,
В моих решеньях
и в моих крушеньях
То как опора,
то как утешенье.
Ты для меня начало всех начал.
Твой ветер колыбель мою качал,
И вручены мне до скончанья дней
Полынь и солнце Родины моей.
«…Без преодоления не может быть поэта!»
Ни чинов. Ни богатства, ни славы.
Вот и славно – спасибо судьбе.
Быть поэтом нелёгкое право
Я всю жизнь добывала себе.
Не клонилась ни моде в угоду,
Ни в угоду погоде любой,
Потому что в любую погоду
Я всегда оставалась собой.
Я – частица особого братства:
Наша крепость в сердцах у людей.
Ни кокетства и ни святотатство
Не водили рукою моей.
Быть поэтом нелёгкое право
Я сама отстояла себе.
Ни чинов, ни богатства, ни славы –
Вот и славно!
Спасибо судьбе!..
***
И все-таки судьбе я благодарна:
За то, что подарила мне сполна
Сосновый бор со смолкою янтарной
И речку, где купается луна.
Все подарила – ведро и ненастье
И паутины легонькую нить.
Еще – стихи.
И ровно столько счастья,
Чтоб я его сумела оценить.
***
Играть словами…
Экая заслуга!..
Они покорны, мертвые слова.
А ты живые сочетай друг с другом
И на живые предъяви права.
Чтоб мир сиял, как бы росинкой пойман,
Чтоб в строки, излучающие свет,
Слова входили, как патрон в обойму.
Тогда поверят –
их писал поэт…
***
Есть у жизни такая сила:
Как бы горем ни подкосило,
Хоть не сразу,
Но в должный миг
Вдруг объявится тот родник.
Даст умыться и даст напиться.
Снимет тяжесть с усталых плеч.
В душу смутную постучится,
Скажет, как ей себя сберечь.
И покажет такое чудо,
Что поможет наверняка:
Шмель взъерошенный с гулким гудом,
Пятясь, вылезет из цветка.
Ястребенок взлетит с осины
Неуклюже и тяжело, –
Старый ястреб подставит сыну
Для страховки свое крыло.
Или утром – туман все мглистей, –
Но родится на белый свет
Белый гриб – на макушке листик,
Лихо сдвинутый, как берет!
Или зная, что час твой труден,
Что пришел испытаний срок,
Человеку помогут люди –
Просто друг помолчит часок.
1967
Апрель
На светлом небе веток вязь,
Грачей крикливых росчерк…
Шумит апрель, остановясь
В дыму весенней рощи!
В логах прозрачны и чисты
Ручьи лепечут, крошки,
И всюду первые цветы
Уже встают на ножки.
Везде свежо, везде светло,
И чтоб не портить тона,
Смущенно теребит крыло
И чистит пух ворона.
И солнце светит целый день,
Прекрасно замечая,
Что облаков мгновенных тень
Весны не омрачает!
А ночь придет, и лунный серп
Свои рога закрутит,
Посеребрив барашки верб
На талых алых прутьях…
Школа
Рядами чинно выстроились парты.
Пятно чернил на маленькой руке…
Но смотрит мир со старой школьной карты,
И первый день записан в дневнике.
А серый слон на новенькой резинке
Косит на будущее осторожный глаз…
И, обновив на пуговках ботинки,
Впервые детство прибегает в класс.
Уже в тетради начата страница
Еще невнятным почерком твоим,
И буквы, словно пойманные птицы,
Нахохлились по клеткам голубым.
Они обвыкнут. Хохолки пригладят.
Совсем ручными станут. А потом
В другой, не ученической тетради,
Они, быть может, шевельнут крылом…
Но это все пока еще далёко
И к сердцу не придвинулось в упор…
С тобою — свет высоких школьных окон,
Учителя неспешный разговор.
Тебе впервые дарят глобус синий,
И младшая завидует сестра…
И манят вдаль косые ливни линий,
Которыми расчерчена тетрадь.
И ты еще не знаешь, что борьбе
Невиданной отдашь ты юность, чтобы
Огромный мир, как в детстве синий глобус,
Весь до конца принадлежал тебе!
За городом
Две березы стоят над ручьем.
Чуть заметная вьется тропинка.
Солнце тихо зажгло паутинку
В час заката холодным огнем.
По низинам тумана гряда
Над рядами жемчужной капусты;
А в полях приглушенно и пусто —
Только сонная шепчет вода…
Вот знакомый тропы поворот,
Темный стог и забытые грабли…
А в ручье — золотистый кораблик —
Лист березы неспешно плывет.
И такая кругом тишина,
И такие спокойные дали,
Словно мы ничего не теряли,
Словно горя в упор не встречали
И не слышали слова — война…
Только там, где сиреневый дым,
Где бессонный, сверкающий город,
И дыханье заводов над ним, —
Поднимаются в гуле моторов
Самолеты один за другим…
***
Мне все знакомо здесь —
пустынный этот сад…
Закат, как прежде, меж деревьев брезжит…
И листья желтые, что на земле лежат,
Мне кажется — одни и те же…
Но меж далеким днем, что был и отзвучал,
И тем, что нынешний мне в сердце обозначил,
Легла вся жизнь…
Я плачу в этот час.
Я вижу все. Я не могу иначе.
***
Войди в мой мир — и ты его полюбишь:
Он полон той особой тишины,
Когда видны невидимые глуби
И шорохи неслышные слышны.
И если ты уловишь отзвук смеха
Иль отзвук боли в лиственной глуши,
То — жизнь моя откликнулась, как эхо,
На зов чужой, но пристальной души…
***
Я стану портретом
и тоненькой книжкой стихов.
Без этого лета.
Без крика ночных петухов.
Не будет подсолнух
отвешивать солнцу поклон.
Не будет бессонниц —
так крепок мой будущий сон.
Но все, чем прекрасно
земное мое бытие,
совсем не напрасно
наполнило сердце мое.
И все перельется
в те строки негромких стихов —
от скрипа колодца
до крика ночных петухов,
от вольного поля
до ласточки возле стрехи…
От счастья до боли
вся жизнь перельется в стихи.
***
Бывает – рощи, золотые словно,
А на заре – в холодном серебре,
Но, как весной, опять цветет шиповник,
Опять цветет шиповник в сентябре!
Пусть те цветы бесплодны и напрасны,
Пусть их морозы первые убьют, –
Они прекрасны! Так они прекрасны,
Что пусть цветут, пусть в сентябре цветут!
Есть женщины, что, выдав замуж дочку,
Полны и сами строгой красоты,
Какой-то хрупкой прелести, точь-в-точь, как
Вот эти запоздалые цветы.
Кто скажет им: та красота напрасна,
Её погубит иней на заре…
Они прекрасны! Так они прекрасны,
Что пусть цветет шиповник в сентябре!.
***
Чужой не завидую славе,
Читая чужие стихи,
Но знаю я добрую зависть
К искусству добротной строки.
Мне любо мгновение это,
Когда, утолиться спеша,
В волненье другого поэта
Моя заглядится душа.
Как будто в колючую вьюгу
Жилища я вижу огонь,
Как будто бы лучшему другу
Я руку кладу на ладонь.
И чувствам становится тесно,
И дали сияют светло,
А в сердце ответная песня
Уже расправляет крыло.
***
“Незаменимых нет”. Расхожая поговорка
” Незаменимых нет…”
Не верьте, ох, не верьте,
Что на земле незаменимых нет!
Был Пушкин…Но его, талантлив и бессмертен,
Сменив, не заменил другой поэт.
Со смертью целый мир уходит безвозвратно.
Последний вздох – мир исчезает с ним.
И чем богаче он, тем тяжелей утрата –
Невосполним тот мир, незаменим.
Но что Шекспир и Дант, Блок, Лермонтов и Лорка,-
Любого гения высокий свет –
Для Пошлости с ее удобной поговоркой:
“Незаменимых нет”….
Приятно ей считать, что нет на свете лучших:
Так ей самой гораздо легче цвесть.
Ну, что – бессмертные? Ей хватит и живучих!
” Незаменимых нет”…Есть! К счастью, все же есть! 1973г.
