Избранные стихотворения Сажиды Сулеймановой
Вперёд,
по бритве гребня,
до конца!
Пока струна души звенит во мне.
Не страшен омут пламенным сердцам,
Не утонуть тому, кому сгореть в огне!
Жизнь
(пер. Л.Щипахиной)
Идет зима. Дни резче и короче.
На небе серый полог низких туч.
Бураны обволакивают ночи.
Идет зима. И шаг ее могуч.
Идет весна. Она легка, как птица.
Звенит капель. И солнце все светлей.
Трава к ручьям припала, чтоб напиться.
Весенний мир – как юность наших дней.
Вот лето. Шаг его нетороплив.
Шумит дождем и громом громыхает.
Как сабантуй, как песенный мотив,
Всей полной грудью широко вздыхает.
И осень.… В желтом золоте леса.
Поток машин дороги вдаль уводят.
К веселию примешана слеза.
Так дочь-невеста из дому уходит.
1970
* * *
(пер. А.Каримовой)
Не стыдясь, говорят о днях любви сокровенной,
вспоминая ночи, печаль свою не таят.
О, давным-давно перестала ты быть священной,
тайна чувства, которой всегда поклонялась я…
Ночи, ночи мои – цветы мои черные – кто с истомой
вдруг о них подумает, кто ссутулится от тоски?..
Аромата не дарят закрытые их бутоны
плотно сомкнуты шелковистые лепестки.
Околдуют кого – мне самой не известно это,
перед кем раскроются, ласке поверят чьей…
Но любые тайны подвластны стихам рассветным
из сиянья зари, из небесных её лучей.
1970
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Стужа зимняя настала,
За окном метель и грусть.
Я доверюсь-ка Уралу,
Вместе с бурей закружусь.
Я о прошлом не жалею.
Душу холодом свело.
Свято прошлое лелею.
А кругом – бело, бело…
Ты мой вечный, мой далекий,
Навсегда в себя прими
Этот снежный, этот легкий
Вихрь бушующей любви.
1970
Этюд
(пер. Л.Щипахиной)
На пустынной улице
Под бураном белым
Двое, взявшись за руки,
Медленно идут.
Стынут окна желтые.
Небо опускается.
Каменные улицы
Словно песнь поют.
Двое, взявшись за руки,
Снегом запорошены,
И следы их чистые
Заметает снег.
Что в грядущем сбудется?
Светлое, хорошее?
Или горы горечи
Наметет на всех?
Пусть следы не вымерзнут.
К ним вернетесь, может быть.
Разве затуманится
Память этих дней?
Двое, взявшись за руки,
Все идут по улице.
А буран неистовый
Все метет над ней.
1970
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Юность, короток твой срок.
Хади Такташ.
Юность, короток твой срок,
И поэтому – спеши.
Так заманчив зов дорог!
Чист и свеж порыв души.
Ярко-зелена трава.
Сочен луг, и даль ясна.
И бесхитростны слова.
Юность – краткая весна!
Пахнут нежностью цветы.
Над землей не бродит тень.
Юность, как правдива ты!
Справедлив твой каждый день.
А потом, на склоне дня,
Свет – не тот, земля – не та.
Память юности храня,
Блекнет, блекнет красота.
Закрадется фальшь порой
В шум дерев и в цвет цветка…
Сердце юности открой,
Хоть она и коротка!
Все в ней подлинно, что есть.
Выходи до солнца в путь.
Все должно в тебе расцвесть,
И о том – не позабудь.
1970
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Думаешь, уйду – и все пройдет?
Думаешь, покой к тебе придет?
Душу я тебе залью тоскою,
Так, что в ней любой растает лед.
Думаешь, тебя поберегу?
Стать туманом грусти не смогу?
Раз забыть стараешься, не скрою –
Отомстить я памятью могу!
1970.
* * *
(пер. Г.Глазова)
Земля моя,
пусть длятся зимы снежно,
пусть летом зелень зноем не сожжет,
пусть сопряжется труд
людской с надеждой, –
пусть только так
вершится жизни ход.
Пусть дни твои
озвучит ритм работы,
и трепет звезд
ночей не скроет мгла…
Что пожелать еще?..
В своих заботах
ты столько бед, Земля, перенесла.
Пусть будет утро
ярче снов прекрасных,
когда плывешь ты меж небесных тел, –
достаточно, чтоб этого согласно
твой каждый сын,
Земля моя, хотел.
1971
Памятник Салавату*
(пер. Г.Глазова)
Лишь на мгновенье
замер серый конь.
Как лук,
натянуты поводья туго.
Сам Салават – почти стрела.
Огонь
в его очах, не ведавших испуга.
Готов сорваться он стрелой в полет.
О всадник, не прерви минуты этой!
О время, задержи свой вечный ход,
уважь на миг желание поэта.
Герой свое прозрение постиг.
Пусть здесь не Фермопилы и не Троя,
но, чтоб увидеть этот тайный миг,
и стар, и млад
пришли к стопам героя.
Метнешься ль с кручи белой,
Салават,
взорвав движеньем
тишину
и время?
Здесь небо, словно пропасть, Салават.
Так шевельни ногою, вдетой в стремя…
Натянуты поводья.
У плеча
со свистом мышь летучая взлетела,
как Салавата быстрая камча,
что, вдруг ожив,
меня хлестнуть хотела…
Не тонет свет в воде.
Один огонь
огня другого не боится жженья.
Неси же, не оглядываясь, конь,
наездника, готового к сраженью.
Он лишь на миг застыл,
поднявшись в рост,
овеянный легендами и снами…
Вот опустился салавата мост**
на ту скалу,
где он
стоит над нами.
1971
(* Речь идет о памятнике башкирскому поэту-бунтарю Салавату Юлаеву в Уфе)
(** «Салавата мост» (татарс). – радуга).
* * *
(пер.А.Домнина)
Без друга радость не полна.
И вас, друзья, сегодня жду я.
Пусть смотрит недруг, негодуя,
как я беспечна и хмельна.
Но не тревожьтесь в горький час,
когда душа замрет в обиде.
Могу расплакаться при вас.
Вот недруг –
слез тех не увидит!
1971
Материален мир
(пер. Л.Щипахиной)
Материален мир.
И эта истина
принята душой
И сердцем выстрадана.
Ал закат вечерний не случайно –
Светит спектр красными лучами.
Не для красоты
Приходит вечер.
Бег светил –
Неумолим и вечен.
Сын и дочь – законы обновленья.
Вечные – природные явленья.
Материален мир.
В его законах
Не означен кодекс для влюбленных.
И восходят над травой цветы
Вовсе не от жажды красоты.
Но тогда скажите: почему
Нет покоя
Гордому уму?
Почему тогда,
Скажите мне,
Ярославна плачет на стене?
Чувств высоких
Прочно тяготенье.
Жажда слова
Породила пенье.
От Тахира и Зухры –
Не странно –
Порожден великий слог дастана.
За идею люди погибают.
Чьи законы чтить им подобает?
Если сердце
К мужеству не глухо:
Человек живет – законом духа.
1972
* * *
(пер. А.Каримовой)
Долго хожу и стараюсь, теряю терпенье,
стала для всех бессердечная и бесполезная…
Только бы строчка звучала, пришло вдохновенье!
Буду всегда тебе верной, царица Поэзия!
Чтобы одно лишь словечко звучало рассветное,
правил, запретов ночных не стыжусь нарушения.
Все прегрешенья свои, все секреты заветные
в корм соловью подсыпаю, чтоб пел задушевнее.
Но прегрешенья мои соловью и не надобны –
песней встречает зарю так, что воды заслушались…
Все отдала бы, сгореть ради песен я рада бы,
ах, соловей мой – душа моя, жизнь моя лучшая!
1972
* * *
(пер. А.Каримовой)
Кто говорит, что любовь – лишь одно наслажденье?
Будет правдивей сказать, что мученье, страданье.
Сердце, уздечку порвав, то ли освобожденье,
то ли сиротство себе обретёт в наказанье.
Между огнём и водою, землёю и небом
то остановится, то убежит без оглядки,
то в равновесном блаженстве, то в горе нелепом…
Будет правдивей сказать, что любовь – лихорадка.
Если найдешь её, значит, себя потеряешь –
Ночью и днем – будешь думать всё время о ней лишь.
Рая дыханье и ада горенье познаешь –
свёрнутый космос, Вселенную в сердце поселишь.
1972
Из Сибири
(пер. Л.Щипахиной)
Сторона далекая, к тебе
Издавна сердца людей тянулись.
Добротой твоей не обманулись,
Стала ты им родиной в судьбе.
Тем, кто понял древний твой язык
И измерил колеи дорог,
Ширью распласталась ты у ног,
Вывела к удаче напрямик.
Знаю, были злые времена.
Злые вихри.
Звон цепей крепчал.
О Сибирь! Незыблемый причал,
О который бьет и бьет волна.
Города – Ялуторовск, Урай –
Заключают корни наших слов.
Это – память.
Отзвук тех годов,
Что прошли через сибирский край!
Земляков моих немало там.
нефть бурить – привычное их дело.
Так Сибирь, наверное, хотела
Подарить любовь и братство нам.
Нефтепровод «Дружба» – проводник
Нашего единства. Так ведется.
В дружном хоре веселей поется,
А народ мой – песнями велик.
1972
Сибирь
(пер. Г.Глазова)
Швыряет ветер дождевые горсти.
Закрыли тучи полдень голубой.
К тебе, Сибирь, я прилетела в гости,
не зная, что пленишь меня собой.
Шатры зонтов.
Не воинство ль Кучума
кочует: разноцветные шатры?
И возникал из дождевого шума,
как в сновиденьях,
гул иной поры.
В тот лабиринт шатров,
сквозь круг вопросов,
под пляску капель дождевых у ног,
я радостно вхожу, простоволоса,
и плащ на мне до ниточки промок.
А надо мной плывут Сибири тучи.
О.сколько тайн,
сочившихся из тьмы,
как, дождь, впитала ты.
Земля могуча!
И многих тайн
уж не помним мы…
И вот уже прорвался серый полог,
сквозь облака
глубинный свет проник.
И неба чистый засинел осколок.
Шатры зонтов исчезли в тот же миг.
Распахнут взгляд,
как небосвод двухцветный,
глаз голубых и темных.
Блеск воды.
И каждый жест – сердечный и приветный.
Дождем размыты свежие следы.
Века размыли все в любви и гневе,
кровь в кровь вошла,
смешалась, растеклась.
В истории, в ее едином чреве
душа людей Сибири зачалась.
Голодный ветер выл.
И стрелы пели.
И сталкивались в битве голоса.
Шли воины – и головы летели.
Бой утихал – и вновь росли леса.
И в том замесе
грозном и горячем
желанием себя постичь горя,
бескрайняя Сибирь,
ты стала зрячей,
чтоб зрячего явить богатыря.
Его в закал взяла твоя природа,
в горнило бросив семя красоты.
Когда стесняли кандалы Свободу,
освободить ее спешила ты…
Как облака,
века клубятся в спорах.
А там, за ними,
добрым словом ширь
зовет меня:
«Не уезжай так скоро,
не покидай, не забывай Сибирь!»
1972, Тюмень
Красные перья
(пер. Л.Щипахиной)
Я из той орлиной стаи…
В.Кюхельбекер
У нас в руках
Есть пишущие перья.
Да, мы – поэты,
И не мало нас.
Здесь у могилы
Все молчим теперь мы.
И от надгробья
Не отводим глаз.
Был Кюхельбекер –
Из орлиной стаи.
Звезда простая.
Искорка в ночи.
Но след ее
На небе
Не растаял.
Горит душа,
Как огонек свечи.
Презрел он славу –
Жалкую кокетку.
Богатство бросил,
Только честь сберег…
Колышет ветер
Над могилой ветку.
И пики трав
Качаются у ног.
Пока есть небо –
Есть орлы лихие.
Поэту разве можно
Жить легко?
Есть чем наполнить
Души молодые!
Есть чем дышать –
Светло и глубоко.
1972, Тобольск.
Мир дому твоему
(пер. Л.Щипахиной)
В этой древней стране
Письмена – как узоры старинные.
Вот торговец сидит
Возле маленькой лавки своей.
Что он хочет?
Чем дни заполняются длинные?
Что за мысль
Душу жжет
И сознанье его бередит?
Может, хочет богатства?
Довольства, достатка?
Или жаждет покоя
На склоне тревожащих дней.
Похваляет товар
И как самое мудрое слово
– Ассаляме алейкум! –
Он нам говорит у дверей.
Кто с дорогой знаком,
Этих слов не уменьшит значенье.
Будто верного друга
Он встретил
В тяжелом пути.
Но пока на земле
Голод есть, и война, и мученья, –
Разве светлый покой
Может кто-то из нас обрести?
Нет в стране этой мира.
Ассаляме алейкум тебе,
Престарелый торговец,
Арабской земли долгожитель.
Пусть желанный покой
Сохранится в нелегкой судьбе,
Пусть добро
И удача
Твою не покинут обитель.
Ливан, 1972
В пустыне
(пер. Л.Щипахиной)
Небо и земля одного здесь цвета.
Так здесь солнце ярко –
Не раскрыть глаза.
Сердце ли Меджнуна
Жжет пустыню эту,
Раскаленный камень –
Не его ль слеза?
Огненные блики
Над песками вьются,
Раскаленный воздух,
Раскаленный день,
От густого зноя
Можно задохнуться.
Призрачна прохлада,
Ненадежна тень.
Девичьи улыбки
Под чадрою скрыты.
Впрочем, под чадрою –
Что там? Не узнать.
И чинары зноем
Огненным прибиты,
Не расправить стебли,
Крон не разметать.
Все чужое – чуждо,
Чуждого – не надо.
И тоска засела
Болью в голове.
Мне б домой приехать –
Как спастись от жажды?
А потом заплакать
На родной траве.
Сирия, 1972.
Проводы
(пер. Г.Глазова)
Он нежности смущался, был суров,
а пред отъездом тихо приласкался.
Он, видно, с детством навсегда прощался,
не находя простых прощальных слов.
Подняв мешок, что тяжек был ему,
как груз тревог,
забот
и беспокойства,
он догонять свое помчался войско,
как загостившийся солдат в дому.
Так он ушел из детства навсегда.
Смущаются от нежности ребята,
когда уводит их судьба солдата,
чтоб возвратить мужчинами сюда.
1972
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Еще ты молод. Светел взгляд.
Душа твоя – как лес весенний.
Еще не знаешь потрясений.
Еще всему на свете рад.
Кудрявы волосы, как дым
Густого, черного отлива.
Так скручен завиток игриво.
Лоб ясен и высок под ним.
Еще беспечно ты красив,
Еще про жизнь не много знаешь…
Мечтаешь. В облаках витаешь.
И взгляд твой чист и неспесив.
Твоей коснувшись красоты,
Я знаю, всякий дань заплатит.
Но ведь тебя на всех не хватит.
Лишись меня уж лучше ты.
1972
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Была студеная зима.
Заиндевела вся округа.
И даже дома у окна
Мороз сводил ознобом плечи.
какой знакомый и чужой
Плыл голос низким тоном звука!
И белым жемчугом окно
Высвечивало зимний вечер.
Лежат гостинцы на столе.
И чарка просится к застолью.
Вино «Алжир» – гранатный цвет,
Далекого тепла избыток.
Речей гудящий ураган.
Слова со смехом или болью.
Все обсудили мы сполна –
Все, что живет и что забыто.
Искали истину в словах…
Синь за окном – была кристальной.
А рядом голос зазвучал
И показался мне – надеждой…
В руках моих – тоска и ласка.
О этот поздний зов печальный!
Не расплескала я в себе
Поток любви, густой и нежный.
Все, все – запрятала в груди.
Прижала, от людей укрыла.
Но, видно, стражем ненадежным
В тот вечер я была сама…
Огонь взметнулся впереди.
Разбился лед!
Река взбурлила!
…Мороз трескучий
Рвался в окна
Была студеная зима.
1973
* * *
(пер. А.Каримовой)
Чувства свои доверяя волнам,
с ними плывёшь по теченью, не споря –
знаешь, что волны весь мир обойдут
в поисках моря.
То ли себя, то ли сплетен боясь,
в небо поднимется чувство большое…
В небе, в сиянии света парят
тело с душою.
Осень проводишь и встретишь весну –
песня зажглась и легко полетела…
Ты одинок, чтоб соскучиться смог
вновь до предела.
В речке, весне, в небесах я живу
только тобою…
Зонт раскрывай – я сегодня гроза
над головою.
1973
* * *
(пер. А.Каримовой)
Глотала огонь, и сгорала, и сыпалась пеплом…
В надеждах пустых и сомнениях таяло время…
Теперь понимаю:
ушла бы из тех моих дней не жалея, не думая дважды.
Ушла бы не глядя, когда б это было возможно –
уйти от себя. И неважно – вперёд ли, назад ли…
Когда бы умела
спокойно смотреть, как беснуются лошади в круге пожара.
И если придёт неожиданно помощь – она бесполезна.
В огне на дыбы поднимаются кони живые…
Глотаю огонь, и горю, осыпаюсь, как пепел.
Лишь ты прекратить это смог бы, но, знаешь…
Не надо.
1973
* * *
(пер. Н.Ишмухаметова)
Всю жизнь стремимся обрести покой.
Влачатся пыльной тенью серые года…
Нет!
Не желаю для себя судьбы такой!
Хочу туда, где буйный пламень и вода!
В волну,
с разбега –
пан или пропал!
Не удержался, значит – в омут с головой!
Ведь перед тем, как взмоет пенный вал,
Всегда затишье – тихий омут роковой…
Пока на гребне я.
Но там, внизу,
Кого скрывает омут –
ведьм, чертей?
Пускай объявятся на свет: в лесу
На каждый нежный стебелёк –
есть свой репей.
Пусть выйдет нечисть –
всех и вся прощу.
Пусть среди нас живут, хотя бы для того,
Чтоб счастье, что в душе своей ращу,
Мне защищать и прятать было от кого.
Вперёд,
по бритве гребня,
до конца!
Пока струна души звенит во мне.
Не страшен омут пламенным сердцам,
Не утонуть тому, кому сгореть в огне!
1973
* * *
(пер. А.Каримовой)
Непринуждённо закурив,
всё учат жить других.
Мнят, будто истины огонь
в сердцах глупцов зажгут.
Я промолчу – их болтовнёй
по горло я сыта.
Но те слова, что не скажу –
сквозь камни прорастут.
1973
* * *
(пер. А.Каримовой)
Время работает на себя, и я – на него.
Время сначала уйдет далеко, и только после того
нам объясняет – куда нас привел
этот неблизкий путь
и в чем его суть.
Каков же мой облик, покорный его лучу?
Двигаюсь ли ползком, плыву ли, лечу?
Эх, чтобы время работало на меня,
надо пахать, не видя ночи и дня.
Набираюсь терпенья – пашу…
покуда ещё дышу.
1973
Другая любовь
(пер. Л.Щипахиной)
Не любите? Не просим.
Есть любовь другая.
Ее – оберегаю,
Она мне словно свет.
Пусть ястребы меня терзают –
Она неистребима.
Она необходима,
Ее прекрасней нет.
Чем меньше дней осталось –
Тем преданность крепчает.
В ней голос мой и сердце,
Во мне – ее огни.
Ни мелкие заботы,
Ни тяжкая усталость
Не отворотят душу
От той большой любви.
Она мой сон тревожит.
Охватывает жаром.
Она – то зло, то счастье.
Иду охотно в плен.
Раба я. И – шахиня!
Ведь я люблю недаром,
Ведь небо вдохновенья
Мне отдано взамен.
Ищу я след желанный,
Ловлю знакомый голос,
Прошу благословенья,
Хочу ее тепла.
Зовут ее ПОЭЗИЯ –
Крылатый плод творения,
Вкусить который щедро
И мне судьба дала.
1973
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Спят озера. Смотрят в небо реки.
Гром гремит. И солнце травы сушит.
Это отзовется в человеке.
Прогремит через людские души.
Лес ли рубят, льдину ли взрывают,
Иль скалу расколет атом века, –
Так уж обязательно бывает,
Что осколки – в сердце человека.
Встанет солнце. И уйдет, как прежде.
Ночь закроет сумрачные веки.
Ад и рай. Безверье и надежды –
Все в одном и том же человеке.
1973
Казань кипит
(пер. С.Малышева)
Кипенья гул на улицах Казани, —
Летят снега, безумствуют ветра.
И неужели сами горожане
Не видят, как прекрасны вечера?
Кино ль зовет, троллейбус полутемный, —
Но все спешат, показывают прыть.
Бродяга ветер — спутник мой бездомный.
В буранном море хорошо мне плыть.
Вот белый кремль над вихревым разливом.
И на часах уже десятый час.
Муса, оковы рвущий над обрывом,
Здесь словно бы случайно он сейчас.
Кто жизнь свою народу посвящает,
Такого в сердце бережет народ.
Героя славу в камне воплощают,
Его душа среди людей живет.
Муса не зря здесь: землю, если надо,
От вьюг голодных заслонит скалой.
Казань кипит…
Нет пламени преграды,
Сквозь камень пробивается порой.
1973
Ода палке
(пер. Л.Щипахиной)
Когда идешь по выступам горы
В морозный день
Иль в духоте жары –
Тебе бы крылья!
Но походкой валкой
Ты продолжаешь одинокий путь.
Тогда-то вспомни,
И не позабудь,
Что выручит тебя – простая палка.
Тук-тук – идешь.
На землю обопрись.
Шагай, шагай, к дороге присмотрись.
Земля – жилище.
Небо – для мечты.
Смотри, как звезды выступили ярко.
Держись за палку!
Лучшего подарка
В пути едва ли пожелаешь ты.
Спасибо безымянным тем корням,
Что день и ночь,
Невидимые нам,
Питают ветви, наливая силой.
Простая палка,
Подожди, не рвись,
У красоты на миг остановись,
Со мною погляди
На край наш милый.
Родник под камнем.
Зелень на холмах.
Какая воля и какой размах!
Душа полна
Любовью и заботой.
Из сердца рвется
Восхищенный крик.
И плещет радость, словно тот родник.
И руки ждут – утешиться работой.
Простая палка наш впитала пот,
Дорожных нам уменьшила хлопот.
Есть у нее счастливая закалка:
Не гнуться,
Не гнушаться помогать
И вместе с нами
Весело шагать.
Хвала, хвала тебе, простая палка!
1973
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Прикоснулся к башмакам моим,
Подал мне,
любовью их наполнив…
Был тогда разлив широкой Волги,
Словно дар, назначенный двоим.
Ивы словно поклонились мне.
Я пошла.
О как горели ноги!
Так легко мне было на дороге
В напряженной звонкой тишине.
Милый, не казни меня, поверь:
не из чванства я не обернулась.
Праздником надежда обернулась
Для меня, счастливейшей, теперь.
Билось пламя, жаждой рот сводя.
Все горело – волосы и руки.
Милый, я не выдержу разлуки.
Твой приход – как торжество дождя.
Не гадай –
кто я?
Доверься мне.
Обручись навеки с ясной новью.
В башмаках, наполненных любовью,
Я иду
по праздничной земле.
1973
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
О дождь деревенский, родной,
Омой меня светлым потоком,
Приветь меня и успокой.
Смой лоск городской ненароком.
Хочу раствориться в тебе,
Тобою очиститься жажду.
Зачем было надо судьбе
Пытать меня далью однажды?
От вас вдалеке я жила,
Мой луг, и ручей, и поляна.
Не ждали меня неустанно,
А я этой встречи – ждала.
О юность, зеленая грусть,
К тебе возвратиться отрадно.
Хоть нет той дороги – обратно.
Пусть дождик зальет меня, пусть.
1973
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Сон пропал. Я слышу за окном
Шум колес, машин передвиженье.
Совершает вечное круженье
Шар земной в просторе голубом.
Стрелы дум – опасны и остры.
Пробивают стены, окна, шторы.
Пролетают сквозь леса и горы.
Жгут в душе высокие костры.
Память бьет набатом и гудит.
Будущее сталкивает с прошлым.
Все простое делается сложным
И покой, и сердце бередит.
Эта ночь вороньего крыла
Чернотой окутывает дали.
Чтобы думы медленней плутали,
А дорога путаней была.
Вот и ходят-бродят невпопад
Угрызенья, страхи и сомненья.
Ждут с душою соприкосновенья,
Сеют в сердце смуту и разлад.
Думаю о ремесле своем.
Что вношу в огонь его нетленный?
Для чего в стремительной вселенной
Созидаем, боремся, живем?
Мне отрадно слышать сквозь стекло
Шум дождей. Мелодию Тукая.
Слабостям своим не потакая,
Жить хочу и твердо, и светло.
Шум машин. Веселый зов дорог.
Песня колыбельная с подводы.
А кругом – великий гимн природы.
Отчий край и мой родной порог.
Я с него сойду в раздолье дней.
Отыщу единственное слово.
Пусть оно лучом возникнет новым
В восходящем зареве огней.
Будет и свободно и легко.
А пока что предстоит мне поиск.
Может, это слово скорый поезд
От меня увозит далеко.
1973
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Ветер ли вздыхает?
Или тополь шепчет?
Как сгустились звуки,
как напрягся слух!
Иль на волжский берег,
Словно легкий жемчуг,
Выбросило гальку
Из пучины вдруг?
Что? Тоска ли это
Налегла на плечи?
Ждет душа – ответа.
И с недавних пор
Все гляжу я в поле,
Все гляжу я в вечер,
В вечность ив
и неба
В заревах озер.
Верили мы с детства,
Что весна приходит
На широких крыльях
Первых журавлей.
…Снова, как на чудо,
Я гляжу сегодня –
Вспыхивают почки
В клювах тополей.
1973
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Сколько нежных слов с собой везла!
Но ни одного не проронила.
На душе так пусто, горько было,
Словно от содеянного зла…
Что случилось?
Бьют колокола
В сердце, ожидавшем обновленья.
По чьему нелепому веленью
Обернулись так мои дела?
Уезжаю.
Увожу с собой
Боль бессонниц, солнечность и грозы.
Что тебе оставлю?
Лишь вопросы.
И туман надежды голубой.
1974.
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Природа…
Отрада моя!
Листва и дыхание вьюги.
Но как все тускнеет в округе,
Когда озабочена я!
Цвет желтый,
Цвет долгой тоски
Зачем для себя выбирала?
За это – судьба покарала.
Тоскую.
Не вижу ни зги.
Прошла неземная любовь.
Зеленая молодость,
Где ты?
И кисти от шали теперь
Спустились к земле,
Как капель.
Потухли, померкли рассветы.
О небо,
Я ветром взовьюсь.
Зеленой травой одурманюсь.
И молнии яростный блик
Пусть вспыхнет,
Хотя бы на миг!
Подарит надежды хоть малость!
Лучистая радуга вдруг
Багрянцем сверкнет
Или синью.
О, небо седьмое любви,
Раскройся,
И вновь позови…
Не будет подвластна душа
Тоске и былому унынью.
Окно распахну
И с души
Охотно сниму занавеску.
Свети, разливайся, заря.
В нас копятся силы не зря.
Но желтый тоскующий цвет
В глазах еще вспыхнет в отместку.
1974
Где мой золотой гребешок?..
(пер. Л.Щипахиной)
Вечер тих. Но горизонт тревожен,
Словно он предчувствием томим.
…Я искала чистоты. И что же? –
Повстречалась с джинном молодым.
Темен волос.
Гибок стан и строен.
Усмехнувшись скорбно и хитро,
Он сказал:
– Объединить нам стоит
Грех мой черный и твое добро.
Говорит:
– Скопилось силы много,
Жаждой переполнились глаза.
Горы сникли. Расплылась дорога.
Поредели буйные леса.
Птицы Сак и Сок* в простор взовьются.
В синем затеряются краю.
Вложим мы в стволы березок юных
Вместе с силой –
Чистоту твою.
Робкие судьбу свою не строят.
Губит неуверенность людей.
Но замки тяжелые откроют
Власть моя с наивностью твоей.
Говорит мне:
– У меня коварство.
А холодный разум – у тебя.
Мы построим солнечное царство,
Жизнь свою сомненьем не губя.
Засмеялась я речам тем длинным
И сказала, как вступая в бой:
– Хоть извечно нам враждебны джинны,
Если хочешь, то иди за мной!
Гребешок я кинула.
И вырос
Черный лес, непроходимый лес.
Обронила зеркальце,
И скрылось
Чисто поле в озере чудес.
Сняв косынку белую,
По ветру
Бросила ее.
И скрылся вдруг
Грешный джинн,
Сраженный цветом белым,
Словно светом,
Вспыхнувшим вокруг.
Я стучу в окошко лунной ночи,
Выбегаю на ее порог
И кричу в пространство что есть мочи:
– Где ты, золотой мой гребешок?
Без косынки –
Косы разметались.
Спутались –
Чем их я расчешу?
В грешном мире
Навсегда остались
Тем мечты, которыми дышу.
В бурю дней, пугающую мглисто,
Честь и верность я с собой беру.
На плече – надежды ветер чистый,
Белая косынка – на ветру.
1974
* Сак и Сок (булгарский баит) — близнецы, проклятием матери за непослушание обращённые в ночных птиц, которые слышат друг друга, но встретиться не могут.
* * *
(пер. Е.Андреевой)
Я угадала образ твой
в полете ветра быстрого
и поняла – ты с детства был
моей мечтою чистою.
Вернулись юность и весна
ко мне совсем нечаянно.
А ивы стали слезы лить
от зависти отчаянной.
Твой голос вихри унесли
в туман, ветрами сотканный.
Моя тоска легла сурьмой
на лист бумаги скомканной.
Склонились ивы над водой,
река забилась горестно,
а мой проникновенный стих
стал не стихом, а повестью.
Она мне облегчила боль
и стала песней нежною,
и вновь звенят слова любви
под синевой безбрежною.
1974
Снег идет
(пер. Л.Щипахиной)
Закончилась пляска
Неистовой пыли дорожной.
На черную землю
Ложится холодная тень.
И падает снег,
Голубой, молодой, осторожный.
И белой рекой
Омывается ветреный день.
Как белая грива,
Проносится белая буря.
Постой, аргамак!
Что же ты время мое не щадишь?
Проносятся годы,
А в небе, в чистейшей лазури
Все та же порою
Гармония, мудрость и тишь.
Я счастлива вновь.
Снова снег заметает дороги.
Пусть ворон голодный
Гневится на тот снегопад.
Я счастлива!
Будто заглохли тревоги
Под белым крылом.
А снежинки летят и летят.
Ах, конь-аргамак,
Обниму твою быструю гриву
И белому празднику
радость воздам и почет!
Пусть голос ворон
Пролетает над полем крикливо,
Но свежестью белой
К нам зимнее счастье течет.
И ждет меня там
За нетоптаной белой дорогой
Заветная дверь
И серебряный манит звонок…
За дверью заветной,
За ждущей ступенькой порога
Теплом и уютом
Надежда ложится у ног.
Войдешь в эту дверь –
И забудутся грусть и заботы.
А выйдешь – душа
Сиротливо заноет в груди.
Лишь мудрые песни,
Высокие долгие ноты
Спасут и помогут
И жизнь озарят впереди.
Пусть голос взметнется
Костром
В голубое пространство.
И пепел тоски
Пусть рассеется ветром навек.
Все черное – в белом!
Свое утвердив постоянство,
Летит и летит
Ослепительный,
Яростный снег.
1975
Хирург
(пер. Л.Щипахиной)
В.М.Полякову
В тревожно-белой тишине,
На страже вечного добра,
Живут, ответствуя за жизнь
И жизнь спасая, доктора.
А смерти неуемный дух
Висит над зыбким потолком.
Сиратский мост* – спасенья мост
Протянут тонким волоском.
Иди, как можешь, человек,
По той труднейшей из дорог.
Держись. Вот доктора рука.
И, значит, ты – не одинок.
Смотри, как чуток шаг его,
как речь скупа и точен глаз.
Держись. А смерти злую тень
Твой доктор отгонял не раз.
И если вдруг в твоем лице
Увидит он спасенья свет, –
Вот и награда для него.
И ничего дороже нет.
А если оборвется жизнь,
Весь белый свет – ему укор.
Ведь чье-то счастье навсегда
Зарыто в землю с этих пор.
Так вечным стражем он живет
И ходит сам по острию.
Всю жизнь – со смертью на ножах,
И потому – всю жизнь в строю.
1975
*«Мост Сират» по мусульманским легендам – мост, над адской пропастью, ведущий в рай, что тоньше волоска, острее лезвия.
Калиновый перелесок
(пер. С.Малышева)
В перелеске белый цвет калины —
Сладки гроздья молодости милой.
Из цветов венок у властелина:
Лето мир и души покорило.
Лепестки слетают от дыханья
Ветерка и птичьего касанья.
Ягоды калины быстро спеют,
Светом наливаясь, розовеют.
В перелеске — красная калина.
Ты зачем срываешь ягод горечь?
Если сердцу радость
нестерпима,
Эта горечь для него — не горесть.
Белая чалма на властелине.
И в морозы полыхать калине,
Сыпать каплями, когда метель дымится,
Ждать, когда перезимуют птицы.
1976
Горячий ветер времени
(пер. Е.Андреевой)
Раскинулись пшеничные поля.
Колышутся под добрыми ветрами.
Внутри она горячая –
земля,
но жар ее –
в глубинах, под корнями.
Тепло сквозь многослойные пласты
течет наверх,
чтобы дала пшеница
зерно литое,
чтобы не остыл
эпохи ветер.
Он, горячий, мчится,
чтоб горячить сердца.
И вот уже
стоят палатки у верховий Зая.
Геологи, от пыли порыжев,
идут, в камнях ступени прорубая.
Богатырям, что вышли из легенд,
они,
такие юные,
подобны.
Горячий ветер добрых перемен
над их кострами кружится незлобно.
Раскинулись пшеничные поля.
А кое-где и вышки появились.
Свои богатства отдает земля.
Они в глубинах, словно клад, таились.
А поле, где посеяли овес,
дивится –
там родился ключ горячий.
Горячее дыхание принес.
Быть не могло
в открытий век иначе.
Вобрав в себя тепло того ключа,
Альметьевск и КамАЗ, как братья, встали.
Жизнь закипела –
буйна, горяча.
Моторы песней дней зарокотали.
Горячий ветер времени гудит
и землю жжет,
и темпов не снижает.
Овес созревший в золоте стоит –
настанет скоро праздник урожая.
1976
* * *
Марсу Шабаеву
(пер. А.Каримовой)
Мы не язычники.
Откуда в нас, мой друг,
огню готовность поклоняться истово?..
Внезапно
в сердце попадает искра,
когда на льду костер зажжётся вдруг.
Костёр и лёд плывут уже едино –
они в пути,
в движеньи,
на свободе…
Костер почти погас, огонь уходит,
но от него тихонько тает льдина.
1976
* * *
(пер. А.Каримовой)
Друзей настоящих осталось наперечёт,
как песен, любимых и близких, осталось мало.
Пропажам и появленьям потерян счёт.
К любви, преклонению стойкой теперь я стала.
Из бурных потоков чтоб выйти хватило сил,
найду переправу и реку преодолею.
Поднимется гроб, что мне предназначен был,
и вслед мне посмотрит немой пустотой своею.
Два берега мост сумеет соединить –
для этого пусть остаётся сосна большая.
А я, продолжая судьбы одинокой нить,
искать переправы иду вдоль реки босая.
К мосту стекаются люди на берег тут,
прощу и тебя, если с ними уйдёшь к спасенью.
Но не переходят они, а чего-то ждут…
Лишь холод и лёд в прозрачной воде осенней.
1976
Верность не измеришь…
(пер. А.Каримовой)
Что пересчитывают стрелки, о чем они хотят сказать –
язык часов нам не известен, туманна суть…
Но каждый раз, как приезжаю к тебе, Казань моя, Казань,
уходят ночи, не успеешь ресниц сомкнуть.
Перекрывая дребезжанье и скрипы стареньких трамваев
сквозь танец вечера задорный, сквозь «Ча-ча-ча»,
плывет мелодия над сквером, невыразимая, живая,
и человек стоит в смятеньи, слова шепча.
Казань пьянит напевом саза: «зилейлюки» ли, «тафтиляу» –
ему проникнет в грудь и в сердце чудесный зов.
О ком печалится волшебно, кого вернуться умоляет,
открытый улиц перекрестью, игре ветров?
Шуршанью волжских волн внимая, прохожий сразу им поверит,
и волны с ним в ночи бессонным заговорят –
они друг другу носят новость, гуляют с берега на берег,
а на бортах плотов и баржей огни горят.
Не сплю – взлетают самолеты, как белые большие птицы,
вспоров легко ночное небо над головой,
Преодолеть моря и горы уверенно пилот стремится,
на белых крыльях мир огромный неся с собой.
В полет зовущие высоты, моря глубокие, которым
как будто бы и края нету, и нет конца –
вся Родина нахлынет в сердце, ее широкие просторы,
и мелочности не оставит у нас в сердцах.
Впустивший в душу радость солнца, рассвета близкого на страже,
безликую ночную темень прогнав за край,
уравновесив силой песен все бремя времени, всю тяжесть –
как прежде гордый сын эпохи стоит Тукай.
Нет, не найти весы такие и не найти такие гири,
чтоб взвесить преданность отчизне и оценить…
А «пара лошадей» все скачет, и в этом сложном шумном мире
Тукая голос будет слышен в любые дни.
Тукай зовет поэтов новых, он их предупреждает тоже:
«Не обманись – смотри спокойно сквозь миражи.
Великолепье красок ярких всего лишь мишура, быть может…
Поэту истина дороже прекрасной лжи.
Века уходят и приходят, но знай, что суетою полный,
и малый миг эпохе ценен, и каждый шаг…»
Стихая, снова нарастая, о берег бьются, бьются волны…
Часы людей предупреждают: «Тик-так, тик-так»…
1976
Две протянутых руки
(пер. Е.Андреевой)
1
Два сына –
две протянутых руки.
Мечта – корабль,
а чувства наши – море.
И бури будут, грозны и крепки,
и принесут они и боль и горе.
Желаю вам доплыть до берегов
без катастроф и кораблекрушений.
На берегу я стану ждать сынов
и прогонять рой страхов и сомнений.
Я помню март.
Его последний день.
Альметьевск Старый
и барак наш новый.
Ребенка жду.
И наползает тень…
От глупой мысли плакать я готова:
мне вспомнилось –
какой-то дипломат
признался:
«Правды от меня хотели.
А я всю жизнь обманывать был рад,
ведь я родился первого апреля».
Вот-вот настанет полночь…
И тогда
я закричала:
«Поспеши, мне нужно
тебя сейчас родить…
Не начни свой путь с обмана!»
А часы все приближали полночь равнодушно.
Но ты меня услышал, мой сынок.
И первое апреля не настало –
Родился ты в счастливый день и срок.
Я от тебя слов лжи не услыхала.
Ты вырос добрым, сильным,
для себя
ты путь науки выбрал в этой жизни.
Тебе хотелось, чтоб людей судьба
слилась с судьбой народа и Отчизны.
Жизнь каждого из нас – урок для всех.
Она примером станет иль укором.
И путь наш общий состоит из вех –
ты понял ценность этих истин скоро.
Я помню шаг твой первый.
Все смелей
шагал.
И твердой скоро поступь стала.
В святых горячих муках матерей –
бессмертие планеты этой старой.
Все новое рождается в борьбе,
в огромных муках –
в обществе, в природе.
И надо быть хозяином в судьбе.
Мужская стойкость ценится в народе.
Ты, как и я, – историк, и следишь
за всем, что в мире делается, чтобы
спокойно спал и старец, и малыш,
чтоб не разила нас чужая злоба.
У всех земных законов есть предел.
У обновленья только
нет границы.
Сын младший
обновления удел
принес душе,
в свой срок
сумел родиться…
Как мы боялись «хиппи» и других
уродств, что вдруг нахлынули нежданно.
Мы не хотели детям бед своих,
но не хотели мод и новшеств странных.
Я понимаю –
отрицанье есть
у молодых
и самоутвержденье,
но неизменны долг святой и честь,
и верной дружбы твердость и горенье.
Признали право мы на бороду-усы,
и на волос всклокоченные гривы,
на брюки девичьи,
что пришли на смену
юбочкам игривым, –
недавним «мини».
Тают, словно дым,
чужие взгляды и чужие моды.
И молодежь к истокам корневым
вернулась,
к вечной мудрости народа.
История учила нас всегда:
исход сраженья –
смерть или победа.
Учителя всегда, во все года
нужны, чтоб юным истины поведать.
Не как учитель говорю –
как мать:
«Сыночек младший, в этой жизни важно
достойным, честным человеком стать
и быть всю жизнь и добрым, и отважным!»
Сужденье есть –
творится человек,
когда его еще под сердцем носят.
Мне думается – раньше:
в песнях рек,
в любви,
в лугах,
на солнечном покосе…
2
Всегда в дорогах сыновья мои.
Мечты – корабль,
а чувства наши – море.
Что берег каждого в себе таит,
когда плывете порознь на просторе?
Вам есть чему
учиться у людей –
героев много в наших буднях славных…
Как важно, чтобы в душах у детей
изъяна не было,
чтобы истин главных
святую суть
впитала с молоком –
незаменимым, материнским, щедрым.
Чтобы коварство не вползло тайком
в сердца детей,
доверчивых безмерно.
Мой старший сын,
тебе я не могла
дарить вниманья вдосталь.
Трудно было.
Учила в школе я детей тогда.
Вниманья больше младшему дарила.
Ты незаметно вырос –
строен, строг,
спортивен, гибок –
это век тревожный
тебя готовил к трудностям дорог
и к поворотам жизненным, возможно.
Мы проводили в армию тебя.
Уехал ты на дальнюю границу.
Свою большую Родину любя,
ты так служил,
что мы могли гордиться.
Интеллигентны предки,
не умел
никто из наших дедов управляться
с машинами.
Ты первый захотел
перевозить страны своей богатства
по дальним трактам Родины большой.
Земля – конец дорог и их начало.
Когда в пути устанешь, мальчик мой,
сойди с машины и ступи устало
на землю-мать,
она в тебя вдохнет
и мужество,
и силушкой одарит.
Не зря, сынок, поверие живет –
то самое, что нашу землю славит.
Эпоха натянула тетиву
и целит в небо,
мир грозя разрушить.
За сыновей тревогою живу,
но к ним любовь
мне согревает душу.
Сужденье есть –
творится человек,
когда его еще под сердцем носят.
Мне думается – раньше:
в песнях рек,
в любви,
в лугах,
на солнечном покосе…
Любовь моя,
в пути им помоги
одолевать подъемы и преграды!
Два сына –
две протянутых руки,
мое бессмертье
и моя награда!
31 марта – 1 апреля 1977
* * *
(пер. А.Каримовой)
Я в глаза твои волшебные смотрюсь –
светом радости наполнен целый мир.
В нашей песне я – Зухра, а ты – Тагир.
Если песня оборвётся – я смирюсь.
Потому что, свет твоих чудесных глаз
оживляет лик небес и лик земли,
и на куполе ночном звезда зажглась,
чтоб глаза твои погаснуть не могли.
Так пускай же не прервётся ход времён –
той же сильною любовью я горю,
и на небо, и на землю я смотрю –
и весь мир огромным счастьем озарён.
1977
Счастье возвращения
(пер. А.Каримовой)
Я возвращаюсь вновь домой –
к тебе навстречу рвется
душа моя.
Альметьевск мой,
ну, как тебе живется?
Горячим запахом огня,
пахнёт ветров дыханье –
там факела к себе манят
гуденьем, колыханьем.
Упругой радиоволной,
подхвачен и возвышен,
там «С добрым утром!» – голос мой
был в каждом доме слышен.
Альметьевск!
Пусть к тебе придут
богатство, радость, слава!
Твой каждый день – упорный труд –
дает такое право.
А старшие расскажут мне,
что было и иначе:
Бывали дни – недель длинней
в огне труда горячем.
Пусть от огня бывает дым,
но жить, огонь вдыхая,
необходимо молодым –
и я была такая.
Там, засучивши рукава,
стремилась выше, дальше,
весь жар души вложив в слова,
без лести и без фальши…
Я снова говорю для вас –
пусть в этом мире трудном
с любовью прозвучит сейчас
в эфире: «С добрым утром!»
1977
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Как прекрасно выросли весной
Первые цветы, лучась неярко.
Женщинам отраднее подарка
Не придумать в этот день сквозной.
В этот праздник женской красоты
День ее всеобщего признанья,
Кажется, расцвечены и зданья,
Переулки, улицы, мосты.
Все как будто заново светло!
Зимние сугробы прорубая,
Март идет! И дымка голубая
На его наброшена чело.
Славлю март! Уменье согревать,
Щедро в душах поселять надежду.
Примерять зеленую одежду,
Серебром озера покрывать.
Март, у кромки леса помолчи,
Посмотри, как он забылся в дреме.
Меж стволов заснеженных в проеме
Разбросай горячие лучи.
Будь к березам ласков как всегда,
Их стволы погладь веселым ветром.
Пролетай по дальним километрам,
Где в ручьях весенняя вода.
Приучи к мелодиям капель.
Март, тебе ни в чем я не перечу.
Но взгляни, как мчит коня навстречу
Юный всадник – розовый апрель!
1977
Март
(пер. Л.Щипахиной)
В синеве густой далекий лес.
Он заманчив, он зрачки расширил.
Стали дали праздничней и шире,
И лучи посыпались с небес.
Март! Твой взгляд растопит снег любой.
Вскроет лед на реках величавых.
На твоем счету немало славы,
Ты с зимой выигрываешь бой.
Стукнут в окна сизые ветра,
Брызнет солнце на поверхность лужи.
Но воспоминание о стуже
Долго холодит еще сердца.
1977
* * *
(пер. Л.Щипахиной)
Падает зерно на почву вешнюю,
целое, не смолотое, падает.
Лишь одно из многих — уцелевшее
Всходит, колосится, сердце радует.
В нем надежда наша. Наша бережность.
И, пока хлеба шумят обильные,
на душе — счастливая уверенность,
и не знают скуки руки сильные.
И, пока хлеба шумят под ветрами,
полнится земля веселым пением.
Так и слово цельное, заветное
в душах прорастает откровением!
Откровение
(пер. Е.Андреевой)
Я – как весенняя погода:
то грусть приходит,
как дожди,
то, словно солнце
с небосвода, –
смеюсь!
И беды позади!
Чтоб не сорваться
в пропасть с кручи,
за колосок
держусь порой.
Бывает, выметаю тучи
мечтой заветной,
как метлой.
В клубок
сплетаются единый
дни озарений,
взлетов, бед.
Вот день беды
ушел с повинной.
День радости
приходит вслед.
И потому,
когда мне горько,
я вижу – горестям конец.
Я знаю, горе –
это только
далекой радости гонец.
Крылья смирения
(пер. А.Каримовой)
Крылья смирения, белые крылья смиренья…
Кони умчались – прекрасная пара – меня обманув.
Словно любимым покинута, в горьком смятеньи
так и стою, бесполезно им руку вослед протянув.
Кто же украл их – не гости ли наши тихони?
Не конокрады ли, злыми плетьми торопя.
На ночь останутся не распряжёнными кони…
Кто им воды принесет, кто напоит, любя?..
Пастбища все обойду я, все степи ковыльи –
только пешком остаётся идти из-за этой беды.
Не опадайте, мои терпеливые крылья, –
ждут меня кони в надежде напиться воды.
Крылья мужчин – скакуны, крылья женщины – верность.
Белые крылья, в беде не покиньте меня…
Тот, кто нашел скакунов моих, любит наверно
только на взнузданных ездить послушных конях.
Конь без удила железного первым прийти не сумеет…
Только вот раньше добрее друг к другу мы были.
В кровь разобьются колени, но дальше идти я посмею –
Только бы вынесли всё, не сломались смиренные крылья.
Крылья терпенья.
1978
* * *
(Пер. Л.Газизовой)
Если в людях ты ищешь подвох,
И высокой любви в тебе нет,
Даже если и в рифмах не плох,
Всё же ты рифмоплёт – не поэт.
1978
ЗДРАВСТВУЙ, ЖИЗНЬ
(пер. Д.Матвеева)
Если встречусь в пути с бедой,
упаду, не осилю беду,
если в поле взойду травой
или рыбой в море уйду –
здравствуй, жизнь!
Отчего я тобой, весна,
не могу надышаться всласть?
Мне б испить твой настой до дна,
заблудиться в тебе, пропасть –
здравствуй, жизнь!
Ах, как сердца тревожен стук,
если выйду в разлив полей.
Это ты повстречалась вдруг
недопетою песней моей –
здравствуй, жизнь!
Сколько длиться еще годам,
сколько ждет впереди дорог?
Никому тебя не отдам,
ни разлук твоих, ни тревог –
здравствуй, жизнь!
Коротка ли ты будешь, долга,
за рассветы в родном краю,
за березы, луга, снега
низко кланяюсь, благодарю –
здравствуй, жизнь!
1979
