Стихотворения Натальи Кугушевой

Безумный вальс

Кому предугадать развитье партитуры
Под дирижерской палочкой безумного маэстро?
Несется мир. Всё бешенее туры
И па сбиваются, оглушены оркестром.

И только клочья вальсов нестерпимых,
Дрожа, взвивают<ся?> испепеленной лентой,
А мир несется. Рвутся звезды мимо,
Неистовый летит под вскрики инструментов.

Кому предугадать развитье партитуры,
И кто переложил безумный вальс на ноты?
Несется мир. Неистовее туры,
Но всех неистовей железные фаготы.

 

***

Письмо

Я ушла. Совсем. Так надо.
В Вашу комнатку я больше не вернусь,
Но любви отравленную радость
Пронесет, как шлейф, за мною грусть.

Будет пусто в Вашем старом доме.
Будет скорбь. А на пьянино Григ.
Точно в Вашей жизни кто-то переломит
Номер лотереи-аллегри.

И любя других любовниц
Под альковом бархатных ночей,
Тихо скажете – спокойно и сурово:
– Ты ушла… Зачем?

Я ушла. Совсем. Так надо.
Старый Григ напомнит мне о Вас,
Дней моих безрадостную радость
В тонкий стих перекуют слова.

 

***

В лохмотья слов, как в гамлетовский плащ,
Забиться и уйти. Но от себя уйдешь ли?
Роняет осень медный трубный плач
В пустых полей безрадостные кошны.

И тянутся гудящие часы
Под стрелами тяжелых листопадов.
Ложатся на стилом холодным и густым,
Но их покою сердце радо ли?

Сгибаюсь тяжестью невысказанных слов,
И дни прозрачные не сберегут покоя.
Обрызжет ветер золотым веслом
Моих ли дней звенящие оковы…
<1920>

 

***

А.М.

Ты хочешь быть чужим – пожалуйста,
Я не заплачу, не разлюблю –
Пусть ветер за меня пожалуется,
Пусть слезы облака прольют.

Вся жизнь твоя проходит издали,
А мне покорность и стихи –
Так русских женщин манят издавна
Любовь и схима.
1920 или 1921

 

***

Двадцать первого лета, золотого как персик,
Я губами касаюсь, и сок на губах.
Барбарисовым полднем под солнечным тирсом
Зацветающая судьба.

По утрам загорелые полынные росы,
Берегу на ресницах остуженный пыл,
Торопливых часов слишком раннюю проседь
Под цветочную пыль.

И густое вино полновесного часа
Проливает июля раскрывшийся мех,
И фиалками пахнет родной и печальный
Розовеющий хмель…

1921?

 

***

Храню любовь, как некий чудный дар,
В ночных полях росой пути прохладны,
И на щеках моих гранатовый загар,
И вьется Млечный путь, как нитка Ариадны.

Мне влага трав – прохладное вино.
Бродить и петь в крови ночной тревоге.
Припасть к земле. И слушать. А за мной
Следит, как за добычей, козлоногий.

Качаются сады, цветут поля,
Распущенные косы пахнут медом.
Бежать. Влюбленная зовущая земля,
Тебе несу любовь мою и годы.

Я тоже зверь наивный и простой,
У заводей в зеленые прохлады
Я окунаю тело, под листвой
Творю любви священные обряды.

1921?

 

***

Тополями пропахли шальные недели,
Каждый день как осколок расколотых лет.
Это юность моя по старинным пастелям
Отмечает взволнованно стершийся след.
Не по четкам веду счет потерь и находок,
Не по книгам считаю количество строк. –
По сгоревшей судьбе только скрипы повозок,
Да стихов зацветающий дрок.

1921

 

***

О, трудный путь заржавленных разлук,
Вино, отравленное вкусом меди!
Сожженных губ – похожих на золу –
Не зачерпнет надежд веселых бредень.

Колесами раздавливает час,
На пытке медленной распластывает тело,
И снова ночь тугая, как печаль,
И снова день пустой, бескровный, белый.

Лишь ожиданье шпалами легло,
Под паровозным растянувшись стуком.
Осколки слов разбившихся стеклом
Царапают целованные руки.

1921

 

***

Скрипят проржавленные дни
И гнутся.
Сожженных революций
Новорожденный день возник.
Найдет ли новый Оссиан
Такое слово,
Что красноглавою Москвою
Заполыхается Россия,
И там, где глыбами Тибет,
К Далаю Ламе
Плеснет республикою знамя –
Коммунистический разбег.

1921

 

***

Резцом по бронзе говорить о жизни,
Тяжелым словом прибивать века,
Чтобы судьбу не люди сторожили,
А звезды, отраженные в строках.
Возлюбленного божеское имя
Как жертву заколоть на жертвеннике дней,
И старые Иерусалимы
Спалить в зажженном купиной огне.
Тома тяжелые отеческих историй
Зарыть под камни улиц городских,
Небесным рупором века повторят
Не пыльные дела, а в бронзу влитый стих.
На вехах наших душ прибьют свой стяг потомки,
Не пилигримский крест, а душу понесут,
И библий догоревшие обломки
Не вызовут людей на страшный божий суд.
Воздвигнут памятник над мертвыми Христами,
И сердце расклюет зерно опавших звезд,
В крови и гомоне людских ристалищ
Вытачивает мысль тугое острие.

 

***

Жестокий подвиг лихолетий –
Неугасимая Москва.
Плеснет ли европейский ветер
Кремлевским стенам и церквам,
На колокольни расписные,
На золотые купола?
Но Византийская Россия
Под тяжким золотом палат,
Под азиатскими страстями,
Под бармами царя
Таится в Половецком стане
Да ждет, вернется ли Варяг,
Да плачет бедной Ярославной,
Рукав в Каяле замочив, –
Баяны гуслями прославят
И черный ворон прокричит.
Поганых полчищей татарских
Под Керженцем мы помним сечь
И думы важной и боярской
Славянскую мы слышим речь.
Пусть двадцать первое столетье
По Брюсову календарю, –
Не свеет европейский ветер
С небес древлянскую зарю.

 

***

Нелепых дней случайный ход
И нужных слов неповторимость.
Мне каждый день в окно восход
Бросает новую немилость.

Я каждый день тебе молюсь:
Вся жизнь моя – твоя ошибка,
Меня вскормили ты да Русь,
Да ветер северный и зыбкий.

И зреют, зреют семена
В душе, нелепостью смущенной.
Но свято ваши имена
Я чту, как клад запечатленный.

Когда же дней случайный ход
Порвется, как и всё, случайно,
В последний мой земной заход
Откройте мне земную тайну.

 

***

Не тебе мой путь отметить
Тонкой меткой острия,
Берегу в душе запреты
И тоски сладчайший яд.

Я давно не знаю боли,
Отреченья полюбив,
И теперь кому приколят
Сердца выцветший рубин.

Зерна скорби точно четки
В мерных пальцах прошуршат,
Миг влюбленный и короткий
Вскроет строгая душа.

Так придвинь же губы ближе, –
Губы нежные целуй,
Пальцы мерные нанижут
Зерна скорбя на иглу.

 

Пролог к поэме “Сегодня”

Звенит наш стих шальным напевом бубна,
Звоночки радости разбросив наугад.
Не всё ль равно, кого в стихах полюбим,
Над кем раскинется небесная дуга.
Не сдавлен путь наш мировой орбитой
И нет пределов.
Поют часы. Века сменяют ритмы.
Не всё ль равно, в какой стране родиться,
В каких законах.
Москва. Нью-Йорк. Калькутта. Ницца. –
Нам всё знакомо.
И мы пробьем стихами, как тараном,
Земные стены.
Вот мы приходим с лучшими дарами
И мудрым телом.
И в площадей дерущиеся горла
И в дыры окон
Бросаем щедро мы даров бесценных горсти
К людским порогам.
Так звонче, стих, звени и пой, наш бубен,
Отравой звонких строф над чьей-нибудь судьбой.
Смотрите. Мы пришли. Мы принесли вам, люди,
Даров бесценнейших и радости и боль.

 

***

Милый, милый, осень трубит
В охотничий рог.
Небо и землю раскрасил Врубель
И смерти обрек.

Милый, милый, уж солнце-кречет
Ждет добыч.
И алые перья сбирает вечер
Для ворожбы.

Милый, милый, чей лук на страже
Каленых стрел,
В какие страны нам путь укажет
Чужой прицел?

Милый, милый, нам осень трубит
В зловещий рог.
И ветра медный протяжный бубен
Среди дорог.

 

Песенка

В Ковалевскому

Струится белый балахон,
Бубенчики звенят.
Скажи, скажи, каким стихом
Ты воспоешь меня?
Декоративная заря.
Горят гвоздики губ. –
Не надо сердце укорять,
Пускай часы бегут.
А в сердце тонкая игла.
Бубенчики звенят. –
Моих ты не забудешь глаз
И не поймешь меня!
Струится белый балахон,
На нем след красных губ.
Я больше не хочу стихов, –
Я сердце берегу.
Глаза придвинулись к глазам,
Гримаса губ больней.
Ты лентой пестрой обвязал,
Любуясь, косы мне.
Твое усталое лицо,
Бровей больных излом.
Звенит жених мой бубенцом
И весело, и зло!

 

***

На влажный берег выйти,
Росой промыть глаза.
Тоскует сердце выпью
В болотистых низах…

Над головой прозрачный
И розовый восход,
И берег зыбью схвачен
Под старою ольхой.

Осоки звонкий шелест
Качает берега.
И грязью голубеет
Расхлябанная гать.

Курятся сосны тонко
Смолистым янтарем
И перепевом звонким
Сплетаются с зарей.

Иду. Хватают травы
И стелются у ног.
Двойник мой плавит заводь
Зажегшейся волной.

 

***

Над звоном нив моя ль тоска тоскует,
Не мой ли голос гулкий крик подков.
Веду, веду я песенку простую,
Ношу на пальце медный ободок.

Бегу к реке девчонкою веселой,
В моих глазах не зелень ли волны?
Поют в руках некрашеные весла,
Шумят леса полдневные псалмы.

Я затерялась в золоте осеннем,
Не знаю, где пределы для меня,
Во мне душа деревьев и растений,
Моей душою травы прозвенят.

Волна и я – мы зыблемся от ветра,
Во мне и в ней разгулы вольных дней,
В нас отражаются восходы и рассветы
Мы музыкой качаем путь луне.

 

***

Мой голос скрипкой векам проплачет,
Чуть слышной скрипкой в большом оркестре,
И скажет миру чуть-чуть иначе,
Что непорочна душа невесты.

И, может, кто-то в веках далеких
Приникнет к плачу душой влюбленной
И переложит тот отзвук в строки,
А строки снова векам уронит.

И так вот будет на веки вечно,
И не умру я с последним часом –
В пространствах странных мой путь отмечен
И голос тихий мой не напрасен.

 

***

Остались только имена,
И больше – ничего.
Живым усталым нам
Последний темный звон.

И долго ль будем на земле
Тащить ярмо минут,
Не находя к любимым след,
Звено ковать к звену?

Когда какой придет пророк
И разгадает дни,
И этот лучший из миров
Пойдет на смерть за ним?

Остались только имена,
И больше – ничего.
Живым усталым нам
Последний долгий звон.

 

***

Не по хребтам сожженной Иудеи
Сухих олив немотствующий хруст –
В глухих монастырях зажатые раденья,
В тоску и удаль кинувшие Русь.

Вам сохранившее от Ветхого Завета
Печать отверженных и сокровенных глаз –
А с волжских берегов степные плачут ветры
Скрипит полей взволнованная гладь.

Громящий Судия, карающий Егова,
Под пеплом скорби гнет седых отцов –
Здесь дол и даль, слинявшая часовня,
И в каплях терна тихое лицо.

 

***

Не ляжет снег на длинные недели
И не запорошит холодных вечеров,
Мои шаги застыли на пределе
Немыслимых и несказанных слов.

Твоих ли глаз прочитаны страницы
И мне ль сберечь их невозможный смысл –
Клоню беспомощно усталые ресницы
Над грудами декабрьских грозных числ.

 

***

Опять любви сухие весны
Кропит капелью синий март,
А имя мертвое уносит
Такая ж мертвая зима.

Опять смотрю в глаза печали,
И Ваша смуглая рука
Качель весны моей качает,
А парус алого заката

Опять плывет над городами,
Цепляясь за тенета крыш.
Свою любовь несу как дань я,
Ларец души для всех открыв.

Кропят кропилами капели
Живой и пьяною водой,
А ветер туже лук свой целит,
Мой путь стрелой тугой ведет.

 

***
Ты молодость пропоешь
По этой книге, как по нотам –
Здесь имя милое твое
Ex-libris’омна переплете
Эпиграф из меня

Жизнь ставлю томиком на полку
Среди других веселых книг,
И пыль покроет втихомолку
Ее шагреневый парик.

Пусть время желтым ногтем метит
Тугую кожу корешка
И прорисовывает ветер
В листах заставками века.

Когда-нибудь найдут на полке
Не повторяемый никем
Мой стих отравленный и колкий
И жизнь в старинном корешке.

 

***

Б Кисину

Вы тихий, как бывают тихими зори,
Опрокинутые вглубь колодца.
Я пишу Вам, милый Боря,
Что надо любить и бороться.

Лапы тягучей и старой Рязани
Над головою мученическим ореолом,
А в мутные стекла робко влезает
Выжитых дней переплавленное олово.

Беспомощными пальцами мнете глину
И плачете над неудавшейся жизнью, –
Какой ветер сумеет кинуть
В каменных богов шальною джигой?

Так чтоб разлетелось! и звякнули стекла
И загорелось сердце до боли!
С мудростью, достойною Софокла,
Изглаголаю Вам мою последнюю волю.

 

Памяти Маяковского

Багровы розы Беатриче.
Поют гудки. И трубы говорят
На перекрестках улиц. Голос птичий
Расплескивает ранняя московская заря.

Бегут трамваи. Ветер
Апрельской прелой влажною землей
От крутого двора на Поварской. Где ветви
Зеленым пухом яблонь. Где разлет

Колонн. И белая прохлада
Высоких комнат. Музыка. И он.
Спокойно вышедший из медленного ада
Любовных бед, чудачеств и времен.

 

Комната

Табачный дым в готическую высь
Тяжелой чернью на зверей крылатых.
Часы не бьют! Далекий шум Москвы,
И в стрельчатом окне туч оползень лохматый.
В осенний сумрак шелковым цветком
Качнется абажур. В углах проснутся тени.
Проснутся книги. И старинный том
Уводит в мир чудесных приключений –
И в фантастическую тишину
Скрип дилижанса, рога голос дикий.
Я вижу Лондон, Темзу и Луну
И как по улице проходит Диккенс.
Поет река. И стелется туман.
Янтарными глазами смотрят доки,
Косые паруса далеких стран,
Разноязычный говор стран далеких

И запах моря горький и чужой
В тавернах, где веселые матросы
Танцуют джигу с девкой портовой
И чокаются с Ньюмен Ногсом.
Часы не бьют. Но дробный дождь в стекло
Мне полной горстью бисеринок влаги.
Я отрываю взгляд от чужеземных слов,
Я сердце отрываю от бумаги.
Я вижу вновь высокие углы
И белизну узорную карнизов,
Рояль, застывший неподвижной глыбой,
И милых книг задумчивые ризы.
Опять со мной знакомый ветхий мир
Вещей и дел, видений и утраты.
И слушает, как встарь, бряцанье лир
На потолке высоком зверь крылатый.

 

***

Ты ушла, любимая сестра,
Отзвенев печальными стихами.
Без тебя пылают вечера
Рыжими закатными цветами.
Без тебя проходят по земле
Одурь весен, осеней прохлада,
Льдяность зим и пышность лет. –
Низкий холмик. Черная ограда.
Золотыми косами в песке
Белых косточек рассыпанная груда.
Белый череп. И моей тоске
Биться в сердце от рыданий трудных.
Задавила старая земля,
Высосала ласковое тело.
И шумят густые тополя
Над моей душой осиротелой.
Этот шум мне снится по ночам.
Голос милый по ночам мне сниться. –
Вкривь и вкось исписаны страницы,
Муза ли, сестра ли у плеча.

 

***

Синеватая сталь солона на губах
Смертным холодом холодна –
На земле я останусь только в этих стихах,
В этих черных строках,
Расплескав по строкам свою душу до дна.

Неподвижное тело в землю уйдет,
В трехаршинную тишину –
Может сизый лопух сквозь меня прорастет,
Может белой березкой сердце взойдет
Поглядеть на седую луну…

 

Бессонница первая

И каплет ночь в бессонные глаза.
Тягучие и медленные капли
В открытое окно стекают
Из безвоздушного скупого неба.

И кровь стучит в горячие виски,
И лихорадка обжигает кожу
Горячим и взволнованным дыханьем,
Песчаным вихрем раскаленной степи.

И душит, душит в тишине подушка,
И стены надвигаются, как горы,
И вспыхивают странными цветами
Лучи фонарные на черном потолке.

И кажется мне, что пройдут столетья
По этой комнате, такой знакомой,
Сухая пыль засыплет эти вещи
И плотной пеленой окутает меня.

И никогда не будет больше солнца,
И вечно будет темная планета
В пространствах мировых одна носиться
Обугленным осколком наугад.

 

***

Опять привычный алкоголь
Стихов и одиночества,
Я переписываю боль
В тетрадку прямо начисто.

И без помарок по листу
Перо мое певучее.
И чудо! – сами зацветут
Веселые созвучия.

Боль растечется по строкам,
Мне снова станет мирно так. –
Уходит далеко тоска,
Когда приходит лирика.

 

***

М. Сивачеву

Их было двое. Горькою отравой
Поила их любовь моя.
Ни счастия, ни радости, ни славы
С собою им не приносила я.

Года качались в головокруженьи
Под песенку лукавую стиха,
И жизнь плыла в неторопливом пеньи,
И дерзкий ум покорно затихал.

Они ушли. И ночь стоит у входа,
И завтра будет так же, как вчера,
Я ненавистную свою свободу
По комнате таскаю до утра.

Шагай, шагай. Знакомы половицы,
В четыре стенки мир мой заключен,
И, перечитывая страницы
Своих утрат, чудачеств и имен,

Я говорю – душа ушла. И тело,
Как Агасфер, бродить осуждено,
Пока рукой костлявою и белой
Не постучит желанная в окно.

1937

 

***

Умеет сердце быть расчетливым и злым,
Я жизни за любовь плачу стихами,
Завет от предков загорелых ханов –
Платить за жен умеренный калым
Влезает тело в шелковый халат,
Глаза раскосые упрямы и жестоки,
Отсчитываю медленные строки,
Как стих Корана молодой мулла.
Клинок отточенный плеснет над головой
Пусть врач идет, я робости не знаю.
Душа далекого разбойного Аная
Во мне веками, дикая, живет.

 

Алушта

Белую пену взбивает прибой.
Белые чайки кричат над волной.
Белые тучи на синей волне.
Белые вазы на белой стене.
Черные пики штурмуют высь –
За кипарисом идет кипарис.
Горы над морем – уступ на уступ.
Камни от солнца тихонько поют.
Пурпуром роз зацветает земля
И отцветают цветы миндаля.
Как хорошо по взморью бродить,
Ящериц сонных на камнях будить.
Ветром соленым и вольным дышать,
Мокрые камушки пересыпать.

 

***

Опять в провода налетели бураны,
Завыли встревоженные провода.
Летят над пустыней седой Казахстана
Зловещими птицами Смерть и Беда.

Усеяны степи людскими костями,
Облиты кровавой росой,
И черепом желтым с пустыми глазами
Восходит луна над страной.

Забытые кладбища на дорогах.
Бескрестная тишина.
Среди голубых одичавших сугробов
Не волчья ль тропинка видна?

Вот так и бредем но тропинке волчьей,
Бездомные, всеми забытые мы,
И, стиснувши зубы, шагаем молча
От кладбища да тюрьмы.

 

***

Как много хочется сказать
В полночный час любви –
Как сладостны твои глаза,
Как руки сладостны твои.

Какие просятся слова
В бесстыдстве тишины, –
Но молча, молча целовать
Друг друга мы должны.

Звенит тугая тишина
Как музыка в ушах –
Красноречива только в снах
Влюбленная душа.

 

***

Встречая Новый Год с друзьями,
Бокал подняв с вином,
Я мысленно, друзья, не с вами, –
И тянет горестная память
В далекий ветхий дом.

И на берег замерзшего Ишима
Я мысленно с бокалом выхожу,
И тенью легкой и незримой
В окно замерзшее, любимый,
Я за тобой слежу.

Произношу январским звездам
Свой одинокий тост, –
И голос в воздухе морозном
Звучит пророчески и грозно
До самых дальних звезд.

И только ты его не слышишь,
Не знаешь обо мне.
Плывет дымок над низкой крышей
И поднимается все выше
К невидимой луне.

 

***

Никому такое не приснится,
Жизнь – сплошной безумный бред.
Выползают тихие мокрицы
И ползут, ползут на скудный свет.
Свет дрожит. В углах сгустились тени.
Грязные тарелки на столе.
Листьями неведомых растений
Зимний холод вышит на стекле.
Пахнет дымом. С потолочных балок
Глина осыпается и пыль. —
Человек уныл, бесправен, жалок
Безутешна жизненная быль.

 

***
Ужель заставите меня вы танцевать
Средь размалеванных шутов и проституток?
Леконт де Лиль
Когда ты начинаешь тосковать,
И бьет судьба, и час вечерний жуток, –
Учись, мой друг, спокойно танцевать
Средь размалеванных шутов и проституток.

Пусть веселей бубенчики звенят
На жалком сборище людской арлекинады,
Но яд тоски, ночей бессонных ад
Учись скрывать за равнодушным взглядом.

Когда же на заре ты вешаться идешь,
Не оставляй письма возлюбленной в конверте,
Красивых фраз взволнованная ложь
Расскажет ей, что ты боялся смерти.

Пока живешь – будь храбрым и большим
И душу вырасти для подвигов суровых. –
Иди в изгнание и будь для всех чужим,
Но не торгуй ни совестью, ни словом.
***

Сегодня ночь последней быть должна.
Но вот опять – привычные соблазны
Вещей и дел, и всяких мыслей праздных,
Которыми вся жизнь окружена.

И я с тоской отодвигаю вновь
(В который раз) свое освобожденье.
И суета опять. Опять несет мученья
Уже ненужная и грустная любовь.

 

***

Если смерть заглянула в глаза,
Полоснула косой по стране,
Ни мольбам, ни любви, ни слезам
Нету веры и места нет.

Но страданьями крепнет дух, –
Белым голубем ввысь душа,
Чутко ловит небесный слух,
Как земной пролетает шар,

Как планеты поют вокруг,
Как родится в пути звезда
И как льется на звездный луг
Солнца огненная вода.

 

***

И гонит и гонит тревога –
Смиренью не научусь.
И в сердце, любившее много,
Доверчивая – стучусь.

И знаю – откроется дверца,
И выйдет и встретит меня
Твое бессердечное сердце,
Сгоревшее без огня.

 

***

Не думали, не гадали,
Не видели даже во сне,
Какие года настали
На старости. По стране

Гуляет голодный призрак,
Зубами скрипит тоска.
Захлебывается визгом
Гармошка у кабака.

Веселые стонут песни
Истерикой мировой.
И черные вьются вести,
Как вороны, над головой.

Замученные, убитые
В застенках и на войне,
Глазами глядят закрытыми
И бродят толпой по стране.

Безрукие и безногие
С пеньковой петлей идут,
Отравленные, убогие,
Расстрелянные поют.

В болотах кровавых земли,
Немыслимые цветы
К холодному небу подъемлют
Искусанные персты.

К далеким и древним звездам
Взывает земная кровь –
Пробьется ли криком грозным
Сквозь плотный ночной покров.

Багровые тучи падают,
И смрадом полна земля, –
Лишь буйные травы радуют
Тучнеющие поля.