Римма Казакова. Цикл стихотворений “Столичная Рапсодия”.
СТОЛИЧНАЯ РАПСОДИЯ
КРЫМСКИЙ МОСТ
Город мой вечерний,
город мой, Москва!
Весь ты – как кочевье
с Крымского моста,
Убегает в водах
вдаль твое лицо.
Крутится без отдыха
в парке колесо.
Крутится полсвета
по тебе толпой.
Крутится планета
прямо под тобой.
И по грудь забрызган
звездным серебром
мост летящий Крымский –
мой ракетодром
Вот стою, перила
грустно теребя.
Я уже привыкла
покидать тебя.
Все ношусь по свету я
и не устаю
Лишь порой посетую
на-судьбу свою
Прокаленной дочерна
на ином огне,
как замужней дочери,
ты ответишь мне:
“Много или мало
счастья и любви,
сама выбирала,
а теперь – живи…”
Уезжаю снова.
Снова у виска
будет биться слово
странное “Москва”.
И рассветом бодрым
где-нибудь в тайге
снова станет больно
от любви к тебе.
Снова все к разлуке,
снова неспроста –
сцепленные руки
Крымского моста.
1972
II
Ах, Москва моя летняя!
Звезды. Храмов лукошки…
Олимпийская ленточка
в неспортивной ладошке.
Чтоб к тебе природниться,
все сумела, сумею,
хоть не стала, столица,
чемпионкой твоею,
капиллярчик твой лучик
в свете, хлынувшем разом,
от равненья на лучших
чуть косящая глазом…
Твой, с мечтой беззаветной –
искру нежную высечь,
твой, совсем незаметный
человечек из тысяч,
все молящий душою:
вот такою большою,
породненной, родною
пребывай надо мною!
Пребывай многоточьем,
обещающим, вещим…
Пребывай моим отчим,
моим истинно вечным.
Ах, какого ты роста!
Как добра твоя сила.
И как славно и просто
подрастать пригласила.
Оттого и не маюсь
и с веселой толпою
я расту, поднимаюсь,
обнимаюсь с тобою…
1981
III
Мой город, я с тобою – не одна.
Твой взгляд, с вниманьем пристальным
и жаждой
в мой каждый шаг вникающий, – за каждой
стеной, за каждой линзою окна.
Днем, в сумерках, в прозрачный ранний час,
спасаясь от дождя, на солнце жарясь
или в метро полого погружаясь,
в себе, в своем я ощущаю нас.
И всем, кто одинок, помочь хочу:
подросточку, что смотрит грустновато
из будки телефона-автомата,
усталому седому москвичу,
который постигает новый жанр
пенсионерской поступи по скверу,
приезжему, утратившему веру
в отзывчивость столичных горожан.
Мой город, весь – от сути до мазка,
твой вечный дополняющего облик,
ты – музыка, я – отголосок, отклик,
отливочка безмерного “Москва”.
Я не одна здесь, у Москва-реки,
где куполов округлость золотая,
где снег, на стены красные слетая,
касается свежо моей руки.
Твой гул и шум – такая тишина…
А тишина – кипенье многолюдья.
Несу тебя в себе, и, что ни будет,
мой город, я с тобою – не одна!
И добротой твоей окрылено
в моей душе органно, оркестрово
рождается несказанное слово…
Тебе и мне принадлежит оно.
1984
IV
ДЕНЬ ГОРОДА
…Да, Москва, ты видала немало,
ты себя воспевала и жгла,
ты, быть может, не все понимала,
но дышала, жила и была.
Ты была отупением буден,
опрокинутых в праздничный шквал,
и не только вождем на трибуне,
а народом, что мимо шагал.
Как постичь, где – просвет, а где прочерк,
как, что втоптано, вспомнить, поднять,
ту же самую Красную площадь
как по-новому сердцем понять?
Только дни с дребеденью мирскою,
только лобные дни – не навек.
Ты, Москва, остаешься Москвою,
бесконечная, как человек.
И враждебной виной не заляпать
неубитые наши мечты,
и нечистым рукам не залапать
первозданной твой лепоты!
Кто – костьми, кто – душою, не вбитой
в безысходность чужой колеи,
мы в чумных, черных пятнах обиды,
те же самые дети твои.
Что-то начато, что-то маячит,
рвется в подлинный мир из мирка.
Мы людьми остаемся, а значит –
остается Москвою Москва.
1988