Стихотворения Веры Кондратович-Сидоровой

РОВЕСНИЦА ГОРОДА

 

Увидев тебя, я теперь не усну.

Столетьям назло ты бодра и красива.

В который же раз ты встречаешь весну,

Ровесница города, белая ива?

 

Колдует над Омском дремотная тишь,

Спустилось на землю ночное раздумье.

Я знаю, о чем ты сейчас шелестишь,

О чем вспоминаешь в часы новолунья.

 

Здесь всадники мчались на диких конях.

Здесь в бубны шаманские грохали грозы.

И буйный, кочующий ветер-степняк

Тебе заплетал твои длинные косы.

 

Здесь дичь перелетную прятал камыш.

Лежала земля, не знававшая хлеба.

А воздух степной опьянял, как кумыс.

И было бездымно высокое небо.

 

Иртыш чешуился драконьей спиной.

И дали полынные горечью пахли.

А кованый месяц над ширью степной

Висел искривленной джунгарскою саблей!

 

Все глуше над Омском дремотная тишь,

И ночь углубляется неторопливо.

А ты полушепотом все шелестишь,

Ровесница города, белая ива.

* * *

Еще цветет моя звезда.
Еще парит моя звезда.
В глубоком бархате ночном
еще живет моя звезда.

Она – ведущая моя.
Она – печальница моя.
От искры звездного огня
зажглась во мне душа моя.

Она живет – живу и я.
Она горит – горю и я.
Предначертанием судьбы
угаснем враз – она и я.

И все на свете может быть.
Совсем нежданно может быть.
Моя прекрасная звезда
сорвется с неба, может быть.

И стан покинув золотой,
сияньем лунным залитой,
у небосклона на щеке
сверкнет слезинкой золотой.

Дорога

Та дорога была неподатливо долгой

по безлюдью глухому. В степи ветровой.

Та дорога прошла между Доном и Волгой.

К раскалённому фронту. К передовой.

Уводила всё дальше и дальше от дома,

продвигая навстречу огню и мечу,

сквозь звенящую зноем земную истому,

сквозь тоску по воде, по живому ручью.

Эта жёлтая сушь под ногами дымится,

По-пластунски ползёт и туманом встаёт,

Это горькая пыль оседает на лица

и скрипит на зубах, и дышать не даёт.

Всё длинней переходы. Привалы короче.

У военных приказов спрессованный срок.

И короткие, душные летние ночи

до предела насыщены шорохом ног.

Так шагай же, шагай! До кровавых мозолей.

Волочи своё тело в тугую жарынь.

Собирай, напрягай свои силы, доколе

буйный сон не повалит в седую полынь.

 

ВЕСТОЧКА

И треугольник мчит через войну,

И треугольник мчит через страну.

Спешить ему при солнце, при звёздах

на ЗИСах, самолётах, поездах,

лететь сквозь пулемётную метель,

пережидать у взорванных путей.

И в затаённом, тихом тупике

лежать, лежать в брезентовом мешке.

Все дали и преграды перемочь.

И к дому долететь, где мать и дочь.

Где Мила – к почтальону у крыльца…

(Какое счастье – письма от отца!)

Солдатское, желанное письмо!

Такое долгожданное письмо!

Слезами окроплённое письмо!

Годами сохранённое письмо!

Здесь будет всё (до буквы) станет наизусть!..

И снова ожиданье без конца –

до новых писем мужа и отца.

До тех минут, до страшных тех минут,

что душу в три погибели согнут,

Когда уже, хоть ты сойди с ума,

Не выплачешь, не вымолишь письма.

 

ПИСЬМО

 

Я в этом письме ни за что, ни сейчас,

ни позднее,

ни слова, ни буквы твоей изменить

не посмею.

Какие тут могут быть ямбы, хореи и ритмы?

Горячие мысли под сердцем отца вырастали.

Печатные буквы на белом листе распластались.

Написаны строки великой отцовской любовью,

напитаны строки большой человеческой болью.

Душа тосковал, страдала, боролась, любила.

Пусть в этом послании всё остаётся,

как было…

 

Первый бой

А отдыха не было.

Бой навалился с размаху.

Из разнокалиберных било, сверкало,

хлестало!

А бой набухал, нагнетаясь громами

и страхом.

И солнца не стало. И белого света не стало.

Вгрызаясь, долбили усохшую землю лопаты,

о спёкшийся камень штыки накалённые гнули.

А бой, нависая, старался не дать окопаться,

спастись от обстрела, уйти под защиту земную.

Гремучее пламя ходило по полю валами.

Дымами и взрывами небо затворено напрочь.

И сверху, из грохота юнкерсов

над головами,

валились на землю тяжёлые чёрные капли.

Второе дыханье, откуда же ты появилось

для этой атаки, для первой смертельной

атаки?

Откуда взялась ты, упрямая новая сила –

бежать меж осколков на эти крестатые танки?

 

Здесь всё было первым для этих солдат

новобранных:

убитый товарищ, подстрелянно, рухнувший

навзничь,

и первая кровь, и горящие, рваные раны,

и малой победы в бою отвоёванный праздник.

И было вокруг всё, как морок ночной,

нереальным,

ревущим,

кипящим,

гремящим,

летящим,

разящим.

Ещё накануне неощутимым и дальним,

а нынче их жизнью, борьбой,

боевым «настоящим»…

Солдатское Поле!

Ты вспомни, как было им трудно.

Они погибали за землю твою молодыми.

И лишь половина из них в то сентябрьское

утро,

приняв боевое крещение, остались живыми.

Солдатское поле

 

Поле!

Ратное поле,

возвращённое жизни и хлебу.

Исполать тебе, поле,

в колосьями шитой рубашке!

Под спокойною синью

Приволжского мирного неба

ты мне в душу глядишь.

И она для тебя нараспашку.

Чтоб к тебе подойти,

я покинула берег иртышский.

И прошла по военной дороге

Сибирских дивизий.

Расскажи о себе.

Я хочу твои были услышать.

Я хочу эти были

своими глазами увидеть.

Не звени тишиной!

Мне не надо, не надо обмана.

Тихо стало теперь.

А когда эти степи пластали.

Вот спалённая ива

скелетом стоит деревянным

над заржавленной грудой

войной искорёженной стали.

Вон мои земляки,

словно в тесном солдатском окопе,

в крепком сне вековечном

друг к другу по-братски прижались.

Расскажи, как они

с наваждением вражеских скопищ

здесь за каждую пядь,

за воронку, за камень сражались;

как бугрилась земля

и краснели станины орудий,

и надсадно дышать было

в копоти, гари и дыме,

как гранаты взрывали

тела бронированных чудищ.

Как суровели юные,

делаясь разом седыми.

И о том, как мужали характеры

в этом горниле

и шагала в бессмертие

смерть победившая воля;

и о девочке в бронзе,

о маленькой девочке Миле

с голубым васильком,

расскажи мне, Солдатское Поле!

 

ВСТРЕЧА

Наконец… Наконец!..

Приземляется мой самолёт,

Здравствуй, город стальной!

Я, не зная, тебя полюбила.

Здравствуй, поле отца и военное

детство моё,

здравствуй, девочка в бронзе,

моя черноглазая Мила!

Нас с тобою теперь разлучить даже силой

нельзя.

Вот – стоим и глядим друг на друга,

себя узнавая.

Шестилетняя ты – это ставшая взрослою – я,

Ну, а я – это ты, но не бронзовая, а живая!

Всё знакомо до боли: посланье

на белом клочке…

Эти строки отца даже нынче

хватают за душу…

А цветок ярко-синий, зажатый

в твоём кулачке,

в толстой маминой книге на долгую память

засушен!

У меня, потрясённой, и слов от волнения

нет…

Слёзы душат слова…

Я молчу… Я молчу поневоле…

Мой ушедший отец!

Я нашла твой оставленный след!

Я пришла на твоё, боевое, Солдатское Поле.

Мне б на этой земле отыскать твой

оплывший окоп.

И ладонью своею шершавые стенки потрогать.

Мне б назад отшагать через жизнь,

далеко-далеко.

И с тобою, живым, побродить по весенней

дороге.

Мне бы девочке в бронзе упрямых нарвать

васильков…

Но не надо. Не буду! Душа согласиться

не хочет.

Пусть небесные грозы над ними несутся

легко.

Пусть живут! Пусть цветёт синеглазая

радость обочин.

 

Чтоб жизни придать этим строгим

суровым строкам,

Чтоб в сердце вошло их правдивое

многоголосье,

Я волжской воды зачерпнула в

снарядный стакан.

И вместе поставила в нём василёк

и колосья.

 

ВЫСОТА

Высота не давалась тем памятным,

яростным днём,

Миномётами, пушками злобно

ощерились склоны.

Высота огрызалась. Высота поливала огнём.

Не поднять головы! Не подняться с земли

батальону.

Пикировщики с неба бросали разрывы и треск.

Пикировщики с неба бомбили залегшие цепи.

И на крыльях сверкающих – свастики

дьявольский крест

осенял эту смерть, что сжигала

приволжские степи.

Наплывала волна беспросветной смертельной

тоски.

Изнывала душа от слепой обречённости боя.

Сумасшедшее сердце ударами било в виски

и в запястья стучало тяжёлым кровавым

прибоем.

Был он тёмным, как ночь, восемнадцатый день

сентября,

Но глазами звериными танки блеснули

во мраке

И сказал политрук: «Вызываю огонь на себя!»

И встаёт батальон, приготовясь к последней

атаке.

Наши пушки гремят, наши трассы летят

за спиной.

Это наши снаряды взметают фонтанные комья,

Это наша дивизия встала за нами стеной.

Это нашей атаке поддержка и верная помощь.

Шли бойцы под огнём, шли в суровый,

отчаянный бой.

Их уже никогда, никогда не дождутся

подруги.

Шли на верную смерть, Сталинград прикрывая

собой.

И сдалась высота в их могучие, мёртвые

руки!

 

К   ДЕВОЧКЕ   В   БРОНЗЕ

Стой, девочка!

Стой над глубинами памяти павших,

над грустью отцов, ребятишек к себе

не прижавших!

Бегучее, звонкое и тонконогое детство…

Им так не терпелось у смеха его обогреться!

И так недоступна была эта радость простая –

в доверчивом взгляде ребёнка душою оттаять.

Потрогать косичек тугие, тугие плетёнки –

великую гордость смешной шестилетней

девчонки.

Иль жёсткую щётку мальчишьих вихров

непокорных –

льняных и пшеничных, каштановых, русых

иль чёрных…

Стой, девочка! Стой же. Такой тебя помнил

отец твой.

Будь символом жизни!

Стань символом ясного детства,

чтоб пело под солнцем оно и до взрослости

спело,

чтоб радостью было, к которой душа

прикипела.

Пусть канет в забвенье военное, злое

сиротство.

Пусть будет и смеха, и детского щебета

вдосталь.

Стой, девочка!

Стой возле касок, войною пробитых.

И требуй для жизни надёжной отцовской

защиты.

Чтоб звёзды в космическом мире мерцали

спокойно…

Нужны ли нам войны??

Зачем нам проклятые войны!!!!