Стихотворения Марии Карамзиной
Ковчег
Светил и туч полночный бег,
Струй низвергаюхихся топот.
Душа — кочующий ковчег
В волнах любовного потопа.
Я жду, когда сойдет вода
С вершины древней Арарата, —
Я знаю, знаю, что тогда
Вновь будет песнь моя крылата.
Ее, дрожащую, словлю
На дне души души узорной сеткой
И в просиявший мир пошлю
За первой масляничной веткой.
* * *
Господи, даждь ми слезы, и память
смертную, и умиление.
Из молитвы
Даи память смертную, но и живую память!
И пусть она, живя, не перестанет ранить
Мне сердце верное, но будет горяча,
как четверговая, как страстная свеча,
Чье пламя душу жжет в скитании печальном,
Чей луч в кольце моем сияет обручальномю
Мой путь томителен, и непрглядна ночь,
Дай уберечь, спасти, в глуши не изнемочь, —
Чтоб там, в конце пути, у сумрочной
могилы,
Сквозь крышку гроба мне прочесть
достало силы
Меж звезд знакомыя, зовущия слова
И смерти прошептать: «ты видишь — я
жива!»
* * *
Мы стобой вкусили горя всякого
Но еще до неба далеко.
Не дивись: по лестнице Иакова
Только ангелам всходить легко.
То гроза нагрянет, Божья вестница,
То об гвоздь изранишь ногу в кровь.
Высока, мой милый, это лестница —
Наша строгая любовь!
* * *
В. А. К.
Портрет Царицы в белой робе
Над группой шефского полка,
А рядом — мать-старушка. Обе
И группа выцвели слегка.
У изголовья крест Твой медный,
На плате, вышитом женой,
И под стеклом пучечек бледный,
— Ковыль из вотчины степной.
* * *
И. А. Б.
Здесь, что ни ночь, грохочут грозы.
Сейчас свежо, и шепчет мгла,
И так устало пахнут розы
В стакане синего стекла.
Их день был пышен, прян и жарок,
Но всех усталей я сама…
В раскрытой книег — (Ваш подарок) —
Страничка вашего письма.
Стихов об этом или прозы?
Все недописаны листки!
И сладостно роняют розы
На них живые лепестки.
* * *
Бежит, бежит и зыблется трава,
И клонится пред смертным ураганом…
Еще кричат ненужные слова,
Уже лежат, прижав ладони к ранам,
О гибели вопит живая плоть…
А ты молчи и восклоняйся духом,
И в шуме бурь лови отверстым слухом,
Что говорит над бурями Господь!
май 1939
* * *
Венцом уложенные косы,
Под ними лёгких дум игра…
Люблю дымок от папиросы,
У желтой лампы вечера.
Над старой книгой иль картиной
Пробора узкого наклон –
И дружбу умную с мужчиной,
Который не в меня влюблен.
* * *
Хрипло крикнули кукушки.
Убаюкивает кто-то
Бледной маленькой старушки
Предзакатную дремоту.
В темном кресле год за годом
У окна сидит, старея.
Лип, привыкших к непогодам.
За окном стоит аллея.
Блёкло-синие гардины
Порыжели и обвисли.
Чьи-то зовы? Чьи-то вины?
Гаснут, гаснут, гаснут мысли…
Сон густеет неприметно
Так покорно и безбольно.
Сердце, вздрогнув в миг заветный.
Спотыкнется – и довольно.
Сумрак бродит по дорожкам,
Свой волочит саван длинный,
И под стынущим окошком
Догорают георгины.
* * *
О, Муза строгая, к тебе взывая с детства.
Скитаясь по земле в безвестной тишине,
Весь мир благодарю за пышное наследство
Веков, народов, стран, – оно досталось мне.
У лампы, в поздний час, склонюсь к моей отраде,
Зеленой книжечке. Со мною рядом он.
И мы – ученики, мы бродим по Элладе,
В Афинах слушаем, что говорит Платон.
Когда томит тоска, и знаешь – мутны дали,
И прибегает сын с наскучившей игрой, –
Я говорю ему о битве в Ронсевале,
О том, что “побежден” не значит “не герой”.
Когда раскрыт мой слух, и звучен мир, и в теле
Крылатых ритмов гул, – тебя взыскует взор,
О Микеланджело, в торжественной капелле
Искусства буйного раскинутый шатер.
А если жутко мне под зорким небом мира
Брести, не ведая, что надобно судьбе, –
Читаю Данте я, снимаю с полки Лира
И, Фауст, темный друг, опять влекусь к тебе.
Я благодарна всем. А ей, стране любимой,
Далекой родине, единственной моей, –
За этот зов во мне, живой, невыразимый.
Как голос в тишине ее ночных полей.
Ты помнишь? В синей мгле колышутся зарницы,
И необъятна ширь, и мёдом пахнет ночь,
И где-то вдалеке, – земли призыв иль птицы, –
Звенящий, тонкий звук не хочет изнемочь…
* * *
А старость все ближе, ближе…
Ужели пройдут года,
И я ничего не увижу,
– Подумайте: никогда’
Мне книги все рассказали,
Но только это – как сон…
Ужели в осеннем Версале
Я не войду в Трианон?
Английских парков богатства
И стройности не воспою?
У Вестминстерского Аббатства
С почтеньем не постою?
В мерцанье Тосканской ночи
Дыханьем роз не упьюсь,
Под сводами Санта Кроче
Гробницам не поклонюсь?
Ведь крепкие тянутся нити
От нас в древнейший туман.
Будите ж меня, маните,
Вы, гении милых стран!
Я к вам, живым и зовущим,
Навеки сердцем близка.
Мольба моя – о грядущем,
О прошлом – моя тоска.
* * *
О нет, ни прерии цветущие.
Ни выспренние небоскрёбы,
И в них живущие, снующие
Ковбои, пайщики и снобы;
Ни лакированной Японии
Сады и ширмочки и храмы,
Ни в злой Японии – Драконии –
Коварный конус Фудзиямы;
Ни дебри Конго, ни единственный
Зной ослепительной Сахары,
Ни даже Индии таинственной
Издревле сладостные чары
Не обновят оскудевающих
Поникших душ, что стонут глухо:
Не в этих далях обещающих –
Старинная отчизна духа.
Влекут миражи лучезарные,
Уводят призрачные тропы,
И мы спешим, неблагодарные,
Мы, блудные сыны Европы.
Но числит судьбы Мать суровая
По вещим звездам небосклона –
И чует: зреют жизни новые
В глубинах пухнущего лона.
* * *
Мы с тобой вкусили горя всякого
Но еще до неба далеко.
Не дивись: по лестнице Иакова
Только ангелам всходить легко.
То гроза нагрянет, Божья вестница.
То об гвоздь изранишь ногу в кровь…
Высока, мой милый, эта лестница –
Наша строгая любовь!
* * *
Еще мечтаешь ты о звездах
И ловишь, тяжкий пилигрим,
Поэзии небесный воздух
Земным дыханием своим?
Слитноголосьем оглушённый,
Ты мнишь услышать не во сне
Отдельный голос, устремлённый
К тебе – с тобой – наедине?
О, сердце бедное! В пустыне,
В глухих лесах, у мертвых рек,
Напрасной жажды сей доныне
Еще не ведал человек…
СЕРДЦЕ
В водоворотах душ затерянный пловец.
Заветных раковин искатель и ловец.
Где глубь жадна, безмолвна и строга, –
Там в черных раковинах – жемчуга.
А соберешь да вынырнешь на свет, –
Как черти, рыбы щерятся вослед.
С тобой – сокровища, лучи на шелке вод,
И в створках раковин летучий бриз поет.
* * *
Воспоминанья? Нет, не надо.
От многих, лютых, огради!
Так что ж останется? – отрада
Растущей слабости в груди,
Колен последние усилья: –
Поклонам счёта уж не весть, –
Страниц разогнутые крылья,
На них, как луч, благая весть,
Да гомон птиц, весенний, звонкий,
В листве высоко надо мной,
Да сон прерывистый и тонкий.
Сквозящий явью неземной.
* * *
Склонилось небо надо мною,
Я не нарушу тишины.
Душа – как озеро ночное,
И звезды в ней отражены.
Кругом – тенями – сны нависли.
Лепечут струи в забытьи,
И тихо проплывают мысли –
Ночные лебеди мои.
Белеют крылья завитые,
Озёрный сумрак серебря…
Когда же кудри золотые
Раскинет по-небу заря,
Восплещут крылья! Торжествуя,
Мне солнце хлынет в душу: “рдей!”
И понесется ввысь, ликуя,
Сонм лучезарных лебедей!
* * *
Не превозмочь земною властью
Бессилья памяти земной –
Ни мыслью выспренней, ни страстью,
Ни заклинаньем “Солнце, стой!”
Полжизни в обморочной ночи
Беспамятства – небытия.
А путь до смерти все короче,
И с чем пред ней предстану я?
Что сберегу я за порогом
Из яви нынешнего дня,
В душе, дрожащей перед Богом,
Что уцелеет от меня?
Ужели грозной благодатью
Не будет жизнь возвращена
Мне там, где буду предана
Суду, прощенью иль проклятью?
Там озарит ли вечный свет
Земное, – каждое, – мгновенье?
Нет вечности, коль есть забвенье.
Непомнящей – бессмертья нет.
Ушедшим
1
Мы их все, уцелевшие, знаем,
И забыть и увидеть боясь,
По ночам в сновиденьях встречаем,
И крепка наша горькая связь.
Мы дрожим от стыда и смятенья,
Но напрасен, не нужен испуг.
Величавы и кротки движенья
Побледневших протянутых рук.
Ни укора в глазах, ни тревоги,
Смотрят нежно, о чем-то моля…
Так прощают почившие в Боге
Тех, к кому благосклонна земля.
2
И солнце, и капель, и блеск, и гомон,
И лед над синей полыньей разломан,
И далью пахнет ветер голубой…
Я счастлива. Но я ли не с ТОбой,
Тоска моя, страна моя родная?
На зыбких перепутьях не одна я,
И третьему мы дали жизнь. Втроем
Мы дышим, ищем, молимся, растем…
Но сердце мне, Ушедшие, не вы ли
Воспоминанием, как тернием, обвили?
Голос издалека
Памяти А. П. Радичевой
Вы не знали? Простились недавно,
И меж нами дорога легла.
Плыли долго, проветрились славно…
Вы не знали, что я умерла?
Как всегда в вашей жизни скитальской
Я хотела устроить уют…
По умершей в глуши сенегальской
Пусть у вас панихиду споют.
Снился край мне, любимый, далекий,
Но лишь пальмы шумели окрест.
Мне поставил мой муж одинокий
На могилку бамбуковый крест.
Он приходит и плачем подолгу,
Припадая к сухому холму.
Вы, друзья, посвященному долгу,
Как-нибудь помогите ему!
