Стихотворения Кэрол Энн Даффи

Миссис Мидас

Был конец сентября. Я выплеснула недопитое вино и решила
заняться причёской, пока варятся овощи. Кухня,
насытясь собственным чадом, отдыхала. Пар выбеливал
стёкла двух окон. Я распахнула одно,
другое вытерла пальцами, как лоб в испарине, —
и вот он стоит под грушей, ухватившись за ветку.

Сад был огромный и плохо просматривался:
земная мгла пила и сосала небесный свет,
но ветка в его пальцах была золотая. А потом он сорвал
с дерева плод — осенний сорт, —
и груша засияла у него на ладони, как электрическая лампочка.
Я подумала — не зажигает ли он китайские фонарики на дереве?

Он вошёл в дом. И бронзовые ручки вспыхнули золотом.
Дёрнул жалюзи, и знаете, мне вспомнилась
мисс Мак-Реди и её золотая скатерть самобранка.
А он сидел в кресле, словно король на сверкающем троне.
Странный, дикий, пустой взгляд… — Ради Бога, — сказала я, —
что всё это значит? — Он расхохотался в ответ.

Я накрыла на стол. Подала сперва кукурузу.
И он тут же стал плеваться золотыми зубами.
Вертел в руке свою и мою ложку, ножи и вилки.
Спросил вина. Я налила дрожащей рукой
ароматное, сухое, белое, итальянское, вижу,
он хватает стакан — и чудо! это уже кубок, золотая чаша — и пьёт.

И тут я закричала. Он упал на колени.
Когда мы немного успокоились, я допила своё вино
и стала слушать его рассказ. Я посадила его
в дальний угол, чтобы он ко мне не прикасался.
Кошку я заперла в чулане. Телефон убрала.
О причёске я уже не вспоминала. Я не верила своим ушам.

Как ему такое пришло в голову? Желания у всех есть, это понятно,
но разве они сбываются? Хотя у него… И что такое золото?
Им не наешься. Ровный, мягкий блеск. Жажды не утолишь.
Он попытался зажечь сигарету, я завороженно следила,
как голубое пламя лизало оранжево-жёлтый стебелёк.
— Теперь тебе проще простого бросить курить, — сказала я.

Спали отдельно. Больше того, я со страху загородила стулом
дверь. Он был внизу и превращал большую комнату
в гробницу Тутанхамона. Какими страстными мы были когда-то,
как нетерпеливо срывали друг с друга одежды — так распаковывают
подарки и домашние бутерброды. Но теперь от медовых его
лобзаний я могла превратиться в произведение искусства.

Да и вообще — как можно жить
с золотым сердцем? Ночью мне снилось,
что я от него понесла и явилось на свет дитя благородного металла,
язычок как драгоценная защёлка у американского замка,
глазки точно мужи в янтаре. Молоко мечты
перегорело в грудях. Я проснулась от лучей льющегося солнца.

Он стал собираться. На просеке
у нас домик-фургон. Я увезла его туда
под покровом темноты. Он сидел на заднем сиденье.
Потом я возвратилась домой, женщина, ставшая женою глупца,
который жаждал золота. Припарковала машину
подальше от дома и шла пешком.

Ну, а потом — ясно что. Золотая форель
в водорослях… Зайчик в ветвях лиственницы —
золотой лимон, который ошибся деревом… Потом следы,
сверкающие на тропинке к реке.
Когда-то он был таким хрупким, его одолевали фантазии,
говорил, что в лесу слышит музыку Пана.

И сегодня меня больше всего мучит не то, что я идиотка. И не жадность.
Беда в том, что я никому не нужна. Эгоизм, конечно.
Я распродала всё, что было. Осталась ни с чем.
Я думаю о нём, едва только забрезжит свет и на ночь глядя.
Как-то увидела вазу с золотистыми яблоками и обмерла. Я потеряла всё,
но и теперь я ощущаю его руки, его тёплые ладони, его прикосновения.

Перевод А. Шараповой

 

Валентинка

 

Розу? Сердечко из шелка? Ну нет.

 

Луковицу. В подарок.

Чем не Луна в бумажной обертке?

А в ней – обещание света,

как в раздеванье любимой.

 

На вот, держи.

Заставит залиться слезами,

как любовь, что ушла:

а в глазах отразится

дрожащая фотка горя.

 

Я ведь не вру, не кривляюсь.

 

Что?! Открытку?! Вырезной поцелуйчик?!

 

Луковицу в подарок.

Луковый вкус горит на губах поцелуем,

одержимостью, верностью

– правда, на нас похоже?

Горит, покуда мы вместе.

 

Ну же, держи колечко

луковое, на палец. Это тебе на свадьбу.

Если свадьбы захочешь.

Знаешь? Это – смертельно.

Запах въедается в пальцы,

нож, и тот не отмоешь.

Перевод с английского А.Нестерова

 

Нил 

Я лил блеск вод вглубь, вширь, белый, голубой я шел я Нил,
Склонялась ли ты к рыбам в сети?, иль выходила на мель
а то плыла по лону волн,
а то слагала песнь, плач, когда глубок, могуч
я прочь унес твое дитя,
но как-то раз средь тростников в корзинке ты нашла мальца.
Излился я, стал морем слез, и вот я весь с верховий до
раскрытых уст, там где не я — лишь мор и глад,
мой ил — вот жизнь, мой дар творцам всех пирамид, вино и хлеб.
Когда не ил, не Нил, то нуль, тщета и мрак.
Как я гремел и грохотал и звал вас из глубин,
Где пьют одну лишь пыль, едят один лишь прах,
туда, где вы цвели, и первенец, и царь, и твой сияющий венец,
о Клеопатра, чью я чую уловимую едва былую сладость
древним языком…

Перевод Марии ГАЛИНОЙ и Аркадия ШТЫПЕЛЯ

 

Река

У реки за поворотом другой язык,
другой лепет, даже другое имя
у той же реки. Вода, пересекая черту,
перетолмачивает себя, но слова запинаются, отстают,
и вот подтверждение. Знак

новой речи сияет на дереве. Птица,
невиданная прежде, поет на ветке. Чуждый звук
повторяет женщина на тропе, бегущей вдоль берега,
чтобы потом напеть его и узнать имя птицы.
Она наклоняется, срывает красный цветок, позже
она расправит его между страниц книги.

Что бы это значило для тебя, если бы тебе
удалось побыть рядом с ней, поболтать руками в воде,
где синие и серебряные рыбки прыскают из-под камня,
камэню, kamieniu, исчезая, как смысл вещей?
Она твердо знает, что это другое место, просто из-за
слов; в голос напевает какую-то чушь и улыбается, улыбается.

Если ты и вправду была там, что ты напишешь на почтовой открытке
или на песке, там, где река впадает в море?

Перевод Марии ГАЛИНОЙ и Аркадия ШТЫПЕЛЯ

 

Текст

Телефон для меня,
Словно голубь почтовый,
Хоть подбито крыло,
Донесёт он тебе
Мои мысли и чувства,
Важнее которых
Твоё «Я обнимаю»
Что доставлено мне.

Закрывая глаза,
Вижу вновь твои руки,
Но мелодия сердца
Рвётся тонкой струной.
Это всё только буквы на темном экране,
Непрочитанные тобой…

Перевод Е. Сергеевой