Стихотворения из книги “Далекий сад”
Последний вечер апреля
Тихий вечер.
Стрехи уже не вздыхают под ветром,
и солнце скрылось.
В молчаливые синие сумерки
погрузились леса и скалы.
Из смолистого курева темной заросли
луна выплывает
и застывает
на небе,
словно большой изумленный цветок,
пахнущий свежестью ночи.
Бледный, колеблемый свет
и неподвижные черные тени…
Где же вы, песни вешних потоков,
птиц перелетных кликам подобный?
Где ты, время,
когда зеленая кровь травы
кажется алой?
На груди земли
Как хорошо прильнуть к тебе, земля,
окунуться в море твоей зелени!
Сквозь траву пробивается нежная синь
подснежника,
словно удивленный глаз.
И сверху, сквозь листву ветвей, сочится
зеленовато-желтый свет.
Люблю тебя, земля,
черную и коричневую,
зеленую и выжженную зноем!
Люблю тебя, земля,
то замирающую, то опять живую…
Твоя грудь — как зеленый алтарь.
Мое тело, приносимое в жертву жизни,
впитывает его ароматные курения.
Земля!
Сделай меня себе подобной,
обновляющейся, созидающей
силою бесконечного вдохновения!
Если глаза мои ослабнут,
сердце затихнет и онемеет,—
пусть властный зов твой, крик твой,
дикий, пылкий,
меня пронижет брызгами расплавленного
Золота
и вновь во мне разбудит
мир солнечный, сияющий, цветущий
Перевод И. Киуру
Цветущая земля
Земля изукрашена пышными гроздьями
лиловой сирени, инеем белым рябин,
созвездьями алых гвоздик.
Всюду цветы — синие, желтые, белые,—
как безумное море, волнуются луга.
Аромат их
прекрасней и нежнее курений священного
ладана
О, горячий, безумящий, языческий
запах тела земли!
Жить, жить, жить!
Жить увлеченно, страстно!
Видишь, лепестки до предела раскрыты?
Я хочу так же цвести,
благоухать, опьяняться солнцем
и стремительным жизни потоком.
Что с того, если подкрадется смерть,
что с того, если пестрая красота трав
скоро истлеет,—
хоть однажды в жизни узнали травы
буйство цветенья,
и освещало их щедрое солнце,
и с безграничной любовью
небо в сердца глядело соцветий,
познавая всю их глубину.
Перевод К. Еголина
Ты утомленно дышишь,
холодное красное солнце.
Еще недавно ты пылало над землей,
в блеске слепящем
катясь в высоте.
Ты прячешься за море,
а на морском берегу
остаюсь я, маленькая и одинокая…
Солнце, горящее дивной красой,
солнце, холодное в багровом сиянии,
сердце мое леденеет:
зачем ты меня покидаешь так безучастно?
Посмотри, как я дрожу,
как простираю к тебе руки,
когда ты отводишь лучи от меня,
перестаешь озарять мою душу!
Солнце священное!
Вот мои бледные руки:
унеси меня через вишневое море
в жгучее сердце твое.
И с тобой полечу я
в дальние страны!
исполнены печальной красы.
Тихое дыханье и усталая улыбка
блуждают в синем воздухе.
Солнце осыпает землю
холодным светом.
В запоздалой зелени деревьев
густеют капельки багрянца,
среди травы и мертвых листьев
еще синеет одинокий робкий колокольчик.
По склонам скал
стекают красные артерии брусники.
И небо, летом близкое к земле,
теперь почти недосягаемо,
и синева сгустилась,
словно это небо летними ночами
в себя впитало синеву цветов земли.
Все кануло:
и вдохновенные мгновенья летних дней,
и светлые улыбки летней ночи.
В холодном свете солнца
витают, колышутся запахи
ржаных колосьев, спелых яблок.
Повсюду слышен шорох
слетающих семян
с опустошенной грудью
лежит земля.
Стон сотрясает небеса,
и горе черными потоками
сбегает с холмов,
недавно цветущих.
Горы и воды
смотрят с немым укором,
и тусклыми очами озера
глядят на жатву смерти.
Дух трупного тленья бродит
по лесам, по болотам,
вокруг домов притихших.
Раздаются чьи-то шаги,
и тревожно воют собаки.
И, скованные цепями страха,
люди дрожат
и вскрикивают во сне.
Но среди бегущих облаков
мерцает далекая звезда;
мерцает и светит
в угольно-черную тьму.
глядя на густые краски осени,
и однажды утром белизна
расстелилась передо мной.
Я остановилась, удивленная:
на моей щеке снежинки
ласково распались
в прохладный запах.
И покой белизны, как напиток,
утолил мою жажду.
Будто бы творец, листая книгу жизни,
Закрыл осеннюю страницу,
написанную золотом и кровью,
и открыл другую, новую страницу:
белую равнину.
Чтобы зимнее солнце
бледными лучами
написало на ней прохладные песни:
песни,
подобные снежинкам.
и лапландское солнце пс гасло на одно
мгновенье.
Желто-зеленые факелы северного сияния
за вершинами бледными были почти невидны,
когда, рожденная в муках,
я лежала на груди моей бледной матери
под лучами рассветной луны!
Она улыбалась и плакала,
и я услышала нежный,
и я услышала теплый запах ее груди,
я всосалась губами в багровую глубь соска,—
и жизнь, красивая и печальная,
потекла в мое беззащитное тело
белоснежными струйками молока.
И не было страха во мне,
что все это теплое золото кончится,
потому что грудь моей матери была неистощима,
как Земля, безотказно кормящая
всех, рожденных на ней.
Я также не знала жалости
к моей молодой матери,
которая собственной кровью кормила
меня в предрассветной мгле.
Я имела божественное право на эту жестокость,
право каждой маленькой жизни, родящейся на
земле.
Всего лишь маленьким огоньком.
Я трепетала в далеком углу
и чего-то ждала.
Господи, больше я так не хочу!
Господи боже, вспыхнуть хочу
высоким и ярким пламенем!
Пускай не пройдет ночи и дня,
как сгорю дотла, все равно хочу
вся целиком превратиться в огонь
чтоб тянуться к небу сотнями рук
длинных, дивных и жутких!
Не хочу годами силу копить,
хочу в одну минуту сгореть,
Господи боже, хочу гореть!
не прошу я жизни долгой и гладкой,
не прошу бесконечных лет, чтоб нести их
к могиле, как цепи.
Даруй всего-навсего ночь и день,
и вспыхну я, как огненный столп!
Господи боже!
Господи!
В моем лике — смех солнца
и клики
птиц перелетных.
В своей бездне подводной
волною качаю
нерожденные острова, что станут
земною
твердью, о мать-земля!
Зыбь моя бесконечна.
Вечно
рядом со мною ты,
родная:
струи рек твоих поят меня,
вливая
в сердце мое страданье и горе людское.
Их кошмарные сны
в моем грозном прибое,
пурпур крови их в гриве моей волны,—
все в зыби моей
и в пучине:
жизни буря, и жгучие ветры пустыни,
и дыханье холодных гор…
