Антология женской поэзии

Въ «Русской Старинѣ» изд. 1878 г., томъ XXIII, напечатанъ «Митюха Валдайской». Въ примѣчаніи говорится, что авторъ этой пародіи — Петръ Николаевичъ Семеновъ. Семеновы были родными племянниками Анны Петровны и Ивана Петровича Буниныхъ, которыхъ и я звалъ теткой и дядей, а поэтому Семеновы звали меня братомъ. Семеновыхъ было пять братьевъ: Петръ, Николай, Михаилъ, Василій и Александръ Николаевичи; послѣдняго знаю по разсказамъ; онъ, помнится, убитъ подъ Бородинымъ. Объ Александрѣ вспоминали Бунины какъ о талантливомъ: онъ самъ нарисовалъ свой портретъ — весьма похожій. Петра Николаевича я видалъ то у А. П. Буниной, то у И. П. Бунина. П. Н. Семеновъ всегда былъ щегольски одѣтъ въ форму оберъ-офицера; былъ очень красивый мужчина, роста вершковъ девяти; черные, очень густые, кудрявые волосы, довольно широкое, съ тонкими чертами, энергическое, подвижное лицо съ острымъ носомъ, замѣчательно широкая грудь, мускулистый, правильно сложенный — наружность богатыря-красавца, пріятный голосъ, говорилъ очень скоро, будто торопился. Онъ старшій братъ.

Оперетка «Удача отъ неудачи, или приключеніе въ жидовской ворчмѣ» была написана, должно быть, около 1816 года, а на сцену поставлена 1818 года, если не ошибаюсь, на святкахъ. Эту оперетку я видѣлъ въ рукописи у А. П. Буниной, еще гардемариномъ, а въ театрѣ, въ ложѣ съ теткой, смотрѣлъ первое представленіе уже офицеромъ. Помню, весь театръ хохоталъ, когда жидъ, одѣтый по домашнему въ чулкахъ и башмакахъ, на аванъ-сценѣ, со всѣми характерными ужимками хитраго еврея, перепрыгивалъ съ одной стороны стоявшаго спокойно господина на другую и пѣлъ: „Спію пану писню-ладзирду, шинцеркраверъ, мицерби, шини мине канцеръ ми. Спію и станцую, ладзирду и проч. ». Не объясню, какъ могла оживить память слова, совершенно для меня непонятныя! Минуло 60 лѣть, я, вѣроятно, ни разу не вспомнилъ оперетку: «Жидовская корчма», какъ тогда называли ее; должно быть, теперь трудно, если и можно найти эту шутку, но мнѣ припомнилось безъ моей воли! П. Н. Семеновъ много писалъ, часто читалъ теткѣ, а у дяди нѣсколько разъ призывалъ пѣвчихъ, разучивали и пѣли: кантаты, торжественные гимны, пѣсни шутливыя, застольныя — нѣсколько разъ случалось мнѣ слушать. Помню, тетка часто хвалила, но разъ сказала: «Петруша, брось, это неприлично». Петръ Николаевичъ казался мнѣ очень солиднымъ по сравненію съ братьями; говорили, что онъ былъ въ милости цесаревича Константина Павловича.

Второй братъ Николай и третій Михаилъ служили въ Измайловскомъ полку; съ этими я часто видѣлся; бывало, гвардейцы частенько смѣялись надъ морякомъ-гардемариномъ, частенько подхватывали классныя мои выраженія, но тетка всегда защищала меня. Помню, я сказалъ: можно постепенно пріобрѣсти остойчивость характера. Гвардейцы разразились хохотомъ надъ постепенною остойчивостію. Тетка принялась доказывать разумностъ и правильность выраженія идеи и довела до того, что гвардейцы и не рады были; она ловко и кстати пожелала имъ постараться пріобрѣсти постепенно остойчивость характера. Николай и Михаилъ жили въ одномъ домѣ съ дядей; Семеновы были тамбовскіе помѣщики, получали изъ дома содержанія до 30-ти тысячъ, но никогда не было у нихъ денегъ — долги и все въ долгъ. Разъ, я пріѣхалъ изъ Кронштадта, привезъ скопленныхъ послѣ похода во Францію сто рублей. Узнали Семеновы, обрадовались, отняли деньги, сшили мнѣ, что я желалъ, рублей на 150, да подарили духовъ, помады, дорогаго курительнаго табаку: взяли все въ долгъ, деньги имъ были дороги. Николай въ послѣдствии былъ губернаторомъ въ Вяткѣ. Слышалъ, что года три четыре тому назадъ, онъ умеръ въ Кіевѣ. Михаилъ пустился въ спекуляции не по силамъ и умеръ. Василій, мой ровестникъ воспитывался въ Царскосельскомъ лицеѣ; въ праздники, мы бывали съ нимъ вмѣстѣ у тетки Буниной. Помню огромную разницу между нами: я спеціалистъ, а онъ энциклопедистъ по наукамъ! я казался неучемъ передъ Васей! его мягкія манеры, его готовность участвовать въ разговорѣ были моею завистью. Онъ былъ истинно благовоспитанный баричъ, я — неловкій матросъ. Никогда не за буду, что я обязанъ Васѣ: учебною славой въ корпусѣ. Тогда появилась метода отвѣчать урокъ своими словами, а не по книгѣ; въ лицеѣ уже введена была эта манера, а въ корпусѣ нѣтъ еще. Кажется, не большая мудрость, но я не могъ исполнить, пока Василій не далъ мнѣ три урока. Явилось и въ корпусъ это требованіе. Помню, Марко Филипычъ Горковенко потребовалъ эту мудрость; никто не исполнилъ; дошла очередь до меня — я отличился. По возвращеніи изъ Камчатки, часто бывалъ у Василія; въ 1833 году онъ былъ ценсоромъ. Очень любилъ я этого умнаго, благороднаго и добраго человѣка. Умеръ Василій не очень давно, тайнымъ совѣтникомъ.

Анна Петровна Бунина — десятая муза, какъ тогда ее звали, жила весьма скромно, кажется, только пенсіями отъ всѣхъ особъ царствующаго дома. Она была небольшаго роста, немного продолговатое лицо, черные волосы, но лицо бѣлое съ прекраснымъ румянцемъ, очень живые, блестящіе глаза, движенія граціозны — была замѣчательно хорошенькою. Можетъ быть, некому уже разсказать, да не всякій и тогда зналъ, какъ сдѣлалась дѣвица Бунина поэтом? не много и я знаю. Бунина занимаетъ хотя маленькое мѣсто въ исторіи русской литературы, но всетаки она изъ первыхъ русскихъ дѣвицъ — поэтесса. Изъ довольно богатой тамбовской фамиліи, А. П. Бунина осталась бѣдною сиротой. Кто привезъ ее въ Петербургъ — не знаю, не знаю какая связь была съ Ахвердовымъ. Генералъ Ахвердовъ назывался кавалеромъ вдовствующей императрицы Маріи Ѳеодоровны и былъ учителемъ математики великихъ князей; онъ жилъ въ Михайловскомъ замкѣ, занималъ весь нижній этажъ. Сирота-дѣвица Бунина почему-то жила въ семействѣ Ахвердова. Однажды генералъ посовѣтовалъ сироткѣ написать просительное письмо къ императрицѣ Маріи Ѳеодоровнѣ. Бунина пріютилась у широкаго подоконника и два дня сочиняла письмо. Ахвердовъ взглянулъ и удивился, что, вмѣсто письма, сиротка пишетъ стихи. Добрый и ласковый генералъ сказалъ, что онъ совѣтовалъ написать письмо. Анна Петровна наивно отвѣчала, что это письмо она пробовала писать, но такъ ей легче. Ахвердовъ, прочитавъ, совѣтовалъ окончить и переписать. Это письмо стихами доставило Буниной 500 рублей пенсіи. Черезъ Ахвердова поднесены стихи государю — Буниной 500 р. пенсіи. Оду в. к. Константину Павловичу — Буниной 500 р. пенсіи. Отъ кого еще пенсіи — не помню. Этотъ успѣхъ ободрилъ Бунину къ стихотворству. Тетка подарила мнѣ свое полное изданіе; конечно, я читалъ, но, при всемъ моемъ благоговѣніи къ моей благодѣтельницѣ, теперь не сталъ бы читать ея сочиненій. Могу засвидѣтельствовать, что она не переставала учиться. Русской словесности училъ ее мой корпусный учитель Гроздовъ; училась англійскому языку. Сочиняла стихи съ большимъ трудомъ. Говорила она прекрасно, почти всегда господствовала въ гостиной и за обѣдомъ. Анна Петровна изрѣдка представлялась ко двору; къ тоалету ея не допускалисъ племянники, гвардейцы, я одинъ имѣлъ дозволеніе прислуживать. Помню, разъ, видя, что тетка бѣлится и румянится, я въ простотѣ замѣтилъ:

— Вы, тетенька, такая хорошенькая, бѣленькая и румяная, для чего же вы бѣлитесь и румянитесь?

Она отвѣчала мнѣ: «глупенькой, это этикетъ двора, я могу сконфузиться, поблѣднѣть или покраснѣть, тѣмъ могу обезпокоить царскихъ особъ, а набѣлившись — я не измѣнюсь въ лицѣ».

Анна Петровна Бунина была любимою гостьей въ высшей аристократіи Петербурга. Въ тѣ дома, въ которыхъ я бывалъ часто съ теткою, гардемариномъ и офицеромъ, и былъ какъ свой въ семействахъ, возвратясь изъ Камчатки штабъ-офицеромъ, но безъ тетки, я не попалъ и въ прихожую. А. П. Бунина въ послѣдствіи страдала какою-то нервною болѣзнью въ рукѣ, по милости императрицы, объѣздила всѣ столицы Европы, но облегченіе болѣзни не нашла. Мнѣ разсказывали, что она избавлялась мучительной боли въ присутствіи извѣстной Татариновой и будто чувствовала приближеніе внѣ дома этой сектантки.

Въ первой четверти столѣтія, всему высшему кругу Петербурга былъ извѣстенъ неистощимый весельчакъ Иванъ Петровичъ Бунинъ; онъ былъ старшій братъ десятой музы. На службѣ былъ лейтенантъ и постоянный адъютантъ адмирала Ханыкова, холостякъ, умный, хорошо образованный, очень добрый; веселонравіе его не имѣло границъ, изобрѣтательность въ разнообразіи удовольствій была безконечна, гдѣ веселье — тамъ онъ необходимый режиссеръ. Онъ былъ хорошаго роста, вершковъ восьми, хорошаго здоровья, брюнетъ, всегда готовый на доброе дѣло, и неустанный создатель и участникъ удовольствій, но постоянный врагъ своимъ деньгамъ. Всегда числился гдѣ-то на службѣ, знаю только, что однажды онъ былъ инспекторомъ колонистовъ подъ Петербургомъ; и тутъ было не безъ фарса: онъ свободно говорилъ на ихъ языкѣ и дѣлалъ для нихъ балы. Онъ отличался особенными свойствами, до глубокой старости сохранились у него необыкновенно густые волосы на головѣ; по особенному устройству кожи на черепѣ, она свободно двигалась, такъ что, дернувши за волосы въ одномъ мѣстѣ, всѣ волосы поднимались въ эту сторону. Онъ могъ свободно шевелить ушами. Очень пріятно пѣлъ, красиво танцовалъ, былъ щеголь, немного музыкантъ. Былъ любимецъ дамъ, которымъ онъ умѣлъ нравиться; въ обществѣ мужчинъ, окружающихъ его, всегда былъ общій смѣхъ. Кронштадтскій клубъ и до сего времени, въ годовщину клуба, пьетъ за здоровье учредителя клуба Ивана Петровича Бунина. Я не помню случая, чтобы онъ отказалъ кому либо въ своемъ ходатайствѣ. Бывало, удастся занять денегъ, сейчасъ устраиваетъ у себя званый вечеръ. Не такъ давно, я видѣлъ сохранившійся у меня пригласительный его билетъ: «Кумъ свахи Аполлона Иванъ Бунинъ покорнѣйше проситъ», и проч. На его вечерахъ много бывало дамъ изъ высшаго круга, а хозяйкой была сестра его. Вечеръ открывался своеобразнымъ концертомъ. Намъ, племянникамъ, раздавались музыкальные инструменты и каждому тотъ инструментъ, на которомъ не умѣетъ играть, мнѣ доставались тарелки. Бунинъ зналъ по нѣсколько пѣсенъ на всѣхъ языкахъ, какъ на европейскихъ, такъ и на азіатскихъ; самъ садился за фортепіано и пѣлъ турецкую пѣсню; по данному имъ знаку, мы усердно ударяли въ инструменты — вѣроятно, эта какофонія походила на турецкую музыку. За турецкими, слѣдовали персидскія, цыганскія — хохота было много. Бунинъ пѣлъ чувствительныя нѣмецкія пѣсни, веселыя и шаловливыя французскія и очень натурально представлялъ поющаго пьянаго англичанина. Дамы уходили въ другую комнату — для мужчинъ пѣлъ скоромные куплеты съ гримасами, ужимками, съ речитативомъ, мужчины хохотали, дамы смѣялись и будто не слыхали. Были небольшіе танцы. Подсѣлъ Бунинъ къ хорошенькой дамѣ, я стоялъ за стуломъ и слушалъ любезности его; дама безпрестанно обмахивала свою голову: оказалось, Бунинъ очень вѣрно подражалъ мухѣ, запутавшейся въ ея волосахъ. Бунинъ былъ неутомимъ, неистощимъ, все было прилично и всѣ были веселы. Тогда явилась новая игра — въ синонимы и омонимы; одинъ уходитъ въ другую комнату, кругъ общества назначаетъ синонимъ; призванный имѣетъ право сдѣлать каждому въ кругѣ три вопроса и отгадать заданное слово; на комъ отгадано, тотъ выходилъ. Помню, досталась мнѣ задача «валъ». Помню, какъ боялась тетка, что я осрамлюсь, не угадаю, но я отгадалъ по второму вопросу и тетка была довольна. Не отгадать было стыдно, казалось тупоуміемъ. Вечера Бунина были рѣдки, но всегда веселы по разнообразію удовольствій. Случалось мнѣ слышать разсказъ Бунина, какъ веселились наканунѣ у Нарышкина; не помню, кого-то хоронили въ снѣгу. Бунинъ, уставщикъ похоронъ, всѣхъ костюмировалъ и учреждалъ кортежъ; Нарышкинъ былъ попомъ, кто-то дьякономъ, пѣвчіе. Опьянѣвшаго до безчувствія несли на простынѣ, со свѣчами, съ пѣніемъ — всѣ серьезные, и хоронили въ сугробѣ снѣга. Въ то время, подобная потѣха часто практиковалась по деревнямъ у разгулявшихся помѣщиковъ.

Йзвѣстно мнѣ устроенное Бунинымъ тайное общество «кавалеровъ пробки». Всѣ члены, въ своемъ собраніи, имѣли въ петлицѣ сюртука пробку. Однажды было засѣданіе тайнаго общества въ Петергофѣ. Не бывши членомъ общества, я былъ приглашенъ обѣдать. За обѣдъ садились между дамъ мужчины, пѣли хоромъ пѣсню, кажется, сочиненную Бунинымъ: «Поклонись сосѣдъ сосѣду, сосѣдъ любитъ пить вино. Обними сосѣдъ сосѣда, сосѣдъ любитъ пить вино. Поцѣлуй сосѣдъ сосѣда, сосѣдъ любитъ пить вино». Послѣ каждаго пѣнія — исполнялось точно по уставу. Бунинъ былъ гроссъ-мейстеръ. Думаю, что такое тайное общество запрещено правительствомъ не было.

Вспоминаю ходившій тогда анекдотъ, мнѣ его не случилось читать въ печати. Александръ I выразилъ желаніе Нарышкину — имѣть попугая. Нарышкинъ поднесъ отличнаго своего сѣраго попугая. Къ Пасхѣ дѣлаются представленія къ наградамъ, государь приказалъ прочитать списокъ; читавшій только сказалъ: статскій совѣтникъ Гавриковъ, попугай закричалъ: «Гаврикову пуншу, Гаврикову пуншу!» Государь приказалъ отложить награду Гаврикову до справки: можетъ быть, это какой нибудь пьяница. Оказалось Гавриковъ принадлежалъ къ веселой, но благородной партій Нарышкина, и всякій разъ, какъ входилъ Гавриковъ, Нарышкинъ кричалъ: «Гаврикову пуншу!» Попугай заучилъ фразу и повторялъ при имени Гаврикова. (См. разсказъ объ этомъ-же въ концѣ книги).

Анна Петровна Бунина привезла меня въ Петербургъ, брала по праздникамъ изъ корпуса, ласкала меня, возила съ собою въ высшее общество и тѣмъ хотѣла усвоить дикому мальчику общественныя приличія. Иванъ Петровичъ Бунинъ опредѣлилъ меня въ корпусъ, тоже бралъ къ себѣ по праздникамъ; его ходатайство доставило мнѣ возможность попасть въ Камчатку — оба благодѣтельствовали мнѣ. Съ Иваномъ Петровичемъ я постоянно переписывался, высылалъ къ нему соболей, просилъ его продать, а деньги класть въ банкъ. По его извѣстіямъ, денегъ моихъ накопилось въ банкѣ двадцать тысячъ рублей ассигнаціи. Лѣтъ 60-ти Бунинъ женился. Когда, черезъ 15 лѣтъ, я возвратился изъ Сибири, Анна Петровна уже скончалась. Бунина нашелъ старикомъ, безъ должности; жена его умерла, оставивъ четырехъ дочекъ-малютокъ. Чѣмъ жилъ Бунинъ — не знаю, нашелъ его на Васильевскомъ островѣ, въ дворѣ, во второмъ этажѣ — кажется, обживалъ новопостроенный домъ; обстановка очень бѣдна. Бунинъ читалъ библію и священныя книги. Мнѣ нужно было экипироваться, я спросилъ мои деньги. Иванъ Петровичъ вышелъ въ другую комнату, вывелъ своихъ малютокъ и вмѣстѣ съ ними сталъ на колѣни, заплакалъ и сказалъ: «другъ сердечный, крайняя нужда заставила меня издержать твои деньги. Дѣлай что хочешь». Я ни слова не сказалъ, заплакалъ и ушелъ. Послѣ этого, я не упомянулъ о своихъ деньгахъ. Бунинъ очень долго жилъ.

1) См. «Русскую старину» изд. 1878 г., томъ XXII, стр. 301—316; 616—632. Томъ XXIII, стр. 99—117; 499—530; 631-704.

Воспроизводится по журналу “Русская Старина”, том XXIV, 1879 г., январь, стр. 49-55. Сохранена орфография оригинала, переносы удалены. Оцифровка и оформление: © Е. К. Федоров, 2004.