Предисловие Беллы Дижур к книге стихов Л.Алавердовой “Рифмы”

ПРЕДИСЛОВИЕ

Думаю, каждого, кто не разучился читать стихи, должна привлечь первая книга молодого незнакомого автора. Вот еще один отважный смельчак отправляется в плаванье по просторам поэтического океана! Океан этот безбрежен. Места хватает всем: многотонным лайнерам, нарядным цветным яхтам, лодочкам-скорлупкам, в одиночку преодолевающим океанские стихии.

Свой первый сборник Лиана Алавердова назвала лаконично – “Рифмы”. За этим скромным лаконизмом явственно слышится авторская самооценка:

– Я сочиняю стихи. Это моя работа. Я осваиваю профессию поэта. А поэзия не порхание мотылька над розовым кустом. Поэзия – труд, изнурительный, бессонный… Божественное это ремесло требует понимания и усвоения его профессиональных приемов…

Отдадим дань уважения авторской самооценке. Жизнь на всех ее полюсах показывает решающую роль профессионализма в успехе любого дела. Поэзия не исключение.Само собой разумеется, речь идет о творчески одаренной личности. Но это уже сфера генетики. Не будем в нее углубляться. Согласимся лишь на том, что на одном даровании далеко не уедешь.

А возвращаясь к стихам Лианы Алавердовой, скажу, не опасаясь высоких слов: они талантливы. Доброжелательный читатель согласится со мной. Надеюсь, даже тот, у кого не схожие с моими литературные вкусы и пристрастия.

Сборники молодых авторов, пишущих на русском языке, публикуются не только в России, но и многими американскими издательствами. Большинство этих произведений написаны профессионально вполне грамотно, иные по форме даже весьма изощренно. Немало в них блеска эрудиции, интеллектуальности, остроумия и ироничности. Но лишь в некоторых читатель обнаруживает то главное, чего жаждет его душа – подлинного чувства, того живительного поэтического пламени, без которого самое изысканное литературное произведение всего лишь изящная безделушка.

Стихи Алавердовой тем и отличаются от многих других. В них нет равнодушия. Они из числа тех, с которыми поплачешь, или порадуешься весне, доброму слову и неожиданной встрече.

Лиана Алавердова в пути. У нее есть свои литературные кумиры, и она обращается к ним пронзительными, проникновенными стихами:

Ей подражать, что подражать огню,

землетрясенью, вихрю, фейерверку.

Сумей в ладонях удержать струю

и укради попробуй хрип предсмертный.

Ей подражать? Как вымысел нелеп!

Сумеете ль хотя б на миг единый

забыть об уникальности судеб

и стать не имяреком, а Мариной?

А вот стихи о Мандельштаме. Это – кровоточащие плачи. В них столько боли, Со-страдания, Со-участия, сколько может вместить яростное молодое сердце, не успевшее приутихнуть под панцырем возмужания. Их уже нет. Они ушли из жизни, “попираемые сапожищем”.

Но и Бродского уже нет. Его смерть подобна стихийному бедствию:

Звезда упала в январе –

оборванная повесть.

И в небе черная дыра,

и в сердце черная дыра,

и в мире черная дыра,

и чем ее заполнить?

Лиана Алавердова – уроженка Баку. Волей нелегких обстоятельств попадает в Нью-Йорк. Она и на родине писала стихи, привезла с собой свое “поэтическое хозяйство”. Но кроме стихов, привезла неуемную память о любимом городе, о детстве, об известных всему миру трагических бакинских событиях, свидетельницей которых она была. Все это оставалось с ней, в ее душе. Но жизнь ее продолжается не там, на оставленной родине, а здесь, на новой планете, на раскаленных, знойных улицах Манхеттэна, в “городе-монстре” с его гигантскими, фантастическими мостами, с “чокнутой рекламой”… Одним словом, “на чужедальней и странной планете”. Зоркий глаз поэта не упускает ни одной детали… “Серьги в немыслимых самых местах”, “белка, раздавленная на Бродвее…”

Лиана открывает для себя Америку. Открывает, привыкает и, больше того: новые впечатления рождают незнакомые прежде чувства и мысли.

“Все мы вышли из местечка”,- пишет Лиана – уроженка и воспитанница большого столичного города. О местечках она знает лишь то, что услышала от бабушки. И есть нечто феноменальное в том, что услышанное в детстве вдруг оживает в реалиях нью-йоркских наблюдений и выплескивается из души взволнованными строчками:

Да, мы вышли из местечек,

истребленных злобой лютой,

но во мне стучит их пепел

ежедневно, поминутно.

Из этой же разбуженности, растревоженности и другие стихи.

Вьются длинные пейсы,

губы сжаты упрямо.

Узнаю тебя – племя

сыновей Авраама.

И те, кого “пейсатыми кличут”, одетые в длиннополые сюртуки и похожие на средневековые тени, воспринимаются Лианой как “слепки той, местечковой и сожженной России”. Хасиды, пришедшие из “мира наших бабок” в “другое измерение”, чьи черные силуэты повсеместно мелькают среди пестрой бруклинской толпы, для Лианы – “ожившее чудо”.

Для меня вы – святые.

Так, душа поэта, сама попавшая в другое измерение, восхищенная стойкостью не то чудаков, не то мудрецов – смиренно заключает:

Перед этим упорством

замолчать бы, потупясь.

Есть в книге поэма “Родство”. Это своеобразная повесть о родословной. Она, на мой взгляд, интересна тем, что как бы обнаруживает истоки многого, написанного автором:

В фамилии моей застряло мусульманство,

хоть обкорнал ее мой прадед христианский.

Или из другого стихотворения:

По касанью, по виточку я леплю тебя, душа

Гончаром вращая время я леплю тебя, душа.

Вчитываюсь в целый ряд стихотворений, дающих представление о том, в каких обстоятельствах “лепилась” эта душа, и в моем воображении возникает образ ищущей личности, с жадностью вбирающей в себя все окружающее: книги, людей, природу, все жизненные противоречия и катаклизмы. Мышление поэта тем и отличается, что все переживаемое превращается в стихи, и тут уж не без участия генетической памяти рождаются миниатюры, на которые нельзя не обратить внимания: “Мария” и “Апостол Павел”.

Не той ли генетической памяти обязаны родившиеся уже в “открытой” Америке нежность к местечкам и смиренный восторг перед чудом хасидизма? Ведь еще в поэме “Родство” Лиана писала: “Израилева кровь в моих стучится жилах”…

Широко известны строки Ахматовой “когда б вы знали, из какого сора растут стихи…”, или стихи Цветаевой об ее “накаленном столе”: “просторный – на весь мой бег, стол вечный – на весь мой век”. Да и есть ли поэт, не задавшийся вопросом о том, что такое поэзия?! Он неизбежно возникает и у поэта Лианы Алавердовой:

О, Поэзия, кто ты?

гадай не гадай –

ты слеза на щеке,

и полет через край,

и биеное живого шмеля у стекла.

Все. что я не посмела

и что не смогла.

И еще:

Ты хочешь знать, как пишутся стихи?

Секреты мастерства невелики.

Вот-вот от боли сердце разорвется.

Ну а потом иди писать стихи.

Свое предисловие к сборнику Лианы Алавердовой мне хочется закончить небольшим стихотворением, которое, на мой взгляд, наиболее точно отражает поэтику автора и личностное начало самой Лианы.

Смеются вместе. Плачут в уголке,

в кулак зажав обиды несказанность.

Я медленно училась слову “нет”,

поскольку проповедовала жалость.

Я праздника по-девичьи ждала.

Судьба играла маской карнавальной.

Но слышу, как звонят колокола.

Хоть уши залепи, звонят печально.

Белла Дижур