Антология одного стихотворения: Тамара Буковская

Антология одного стихотворения: Тамара Буковская

***

И губу закусив,
этот воздух мучительный пей!
Самый сладкий, коварный,
которого нету родней.
И младенцем вдохнув его,
был ты уже одурманен,
Век прожив, надышаться не сможешь,
и там, в запредельном тумане,
Если память останется телу,
ловить его будешь губами.
Чем же с ним ты покрепче верёвки повязан?
Судьбою?
Или тем, что рождён в нём
и им твой младенец напоен?
Он и сладок и горек,
мучителен он и коварен
Воздух тварного мира,
последней дарованный твари.

__________

Сиротствуя в отечестве своём

О стихах Тамары Буковской писать не просто. У Виктора Кривулина есть две-три беглых заметки. Сергей Стратановский собирался написать рецензию на книгу стихов — не получилось, честно признался: не могу. Слава Лён однажды высказался определённо: Тамара, тебя ещё как следует не прочитали.

Не прочитали. И не напечатали. Регулярно выходящие журналы печатают, в основном, регулярные стихи. В привычном голосовом диапазоне. Создаётся впечатление, что всё, выходящее в свет, по-прежнему кем-то регламентируется, задан нужный регистр и установлен регулятор громкости, чтобы не зашкаливало.

Стихи Тамары Буковской — это стихи иного накала, иных эмоций. В равной мере и традиционные, и свободные. Точнее сказать — это вольные стихи. В них ощутима воля автора.

Приведённый текст был впервые напечатан в «Вестнике русского христианского движения» № 124 в 1978 году.

И губу закусив, этот воздух мучительный пей!

Первая строчка заканчивается восклицательным знаком. Без вступления, без раскачки, сразу громкий голос, почти крик. В наши дни, когда стихотворцы культивируют словесную эквилибристику, складывают эстетически выверенные пазлы, сократив за ненадобностью знаки препинания (сам такой — каюсь), подобный ход может показаться воплем отчаявшегося человека, не понятно зачем будоражущего почтенную публику. А в годы застоя ещё добавлялась политическая составляющая — голос «из-под глыб», голос вопиющего в соцлагере. Не случайно КГБ зорко следило за поэтическим процессом, особенно за синтаксисом («Синтаксис» — журнал, издаваемый в Париже Синявским) со всеми знаками препинания.

Факт публикации в тамиздате сам по себе был чреват последствиями. Буковскую прорабатывали на службе в музее Пушкина в присутствии представителей из органов. Угрожали. Возможно, ребёнок, попавший в стих (и им твой младенец напоен) стал препятствием для оргвыводов. Мать двоих детей не стали наказывать за стилистические огрехи, тем более, что сам Пушкин писал с ошибками.

Итак.

И губу закусив, этот воздух мучительный пей!

И как эхо:

И губу закусив, этот воздух мучительный пей!

И ещё раз, как бы схваченное на лету:

И губу закусив, этот воздух мучительный пей!

И ещё, плохо расслышанное, но переспрошенное:

И губу закусив, этот воздух мучительный пей!

И опять:

И губу закусив, этот воздух мучительный пей!

И ещё раз. И ещё. Граждане послушайте меня. Я кричу. Я кричу из окна. Я кричу, выйдя на улицу. Выйдя из себя. Подойдя к границе. Подойдя к Берлинской стене. Кричу в одиночестве («Сто лет одиночества» — роман Маркеса), без музыкального сопровождения («Стена» — пластинка группы Пинк Флойд). Кричу в пустоту.

Можно было бы этим и ограничиться. Вышло бы потрясающее однострочное стихотворение.

Восклицание напрашивается и в конце второй строки.

Самый сладкий, коварный, которого нету родней.

Но его нет. Эмоция пошла на понижение. В строке из шести слов — три прилагательных. Поэтесса хочет пояснить, о чём речь.

Многие пишущие чураются слова поэтесса, но, по мне, оно богаче и звонче поэта, из него льётся разноголосица, состоящая из Асса («Асса» — фильм Соловьёва, снятый через 10 лет после написания данного стихотворения»), месса, пьеса, фиеста («Фиеста» — роман Хемингуэя), а также атас, спас (допустим, яблочный или «Спас» — икона Рублёва), стресс, Стросс (Леви — Буковская увлекалась структурализмом) и пр.

Напряжение всё-таки не спадает. Вторая строка связана с первой моментальной, двустрочной рифмой.

Далее стихотворение из открытого, почти ораторского переходит в исповедальное.

И младенцем вдохнув его, был ты уже одурманен,

Подключается память: воспоминание о прошлом и будущем («Воспоминание о будущем» — фильм Эриха фон Дэникена).

Век прожив, надышаться не сможешь,

и там в запредельном тумане,

Четвертая строка самая длинная, она как бы «вытарчивает», нарушая общий графический строй, этой длиннотой автор будто пытается дотянуться, дотронуться до будущего.

Если память останется телу, ловить его будешь губами.

Это уже почти молитва. «Господи, помилуй мя». Монолог, в котором восклицательный знак заменём тремя вопросительными.

Чем же с ним ты покрепче верёвки повязан? Судьбою?

Или тем, что рождён в нём и им твой младенец напоен?

Вопросы задаются не кому-то, а самой себе. Без надежды на то, что кто-то услышит и едва ли когда-то прочтёт.

И ответ тоже себе или своему младенцу в назидание.

Он и сладок и горек, мучителен он и коварен

Воздух тварного мира, последней дарованный твари.

Конец стихотворения.

В завершение ещё несколько слов о поэтах и поэтессах. Поэт как-то легко относится к тому, растерял ли он детей по свету или его семя вообще осталось ни у дел. Для женщины (поэтессы) очень важно стать матерью, ощутить полноту жизни, почувствовать себя полноправной, состоявшейся единицей. Вспомним старания Ахматовой и Цветаевой разрешить эту проблему, отнюдь не отличавшись детолюбием. И уязвлённость оставшихся бесплодными. Если верить Премудростям Соломона, в этом нет ни греха, ни проступка, а лишь Божья воля. Но через какие человеческие мучения и страдания приходится пройти лишённым этой благодати, преодолевая изначальную «подростковость» творчества?
Для Тамары Буковской дети дороже всего, дороже жизни, дороже поэзии, она готова бросить всё и прийти на помощь своим чадам. Быть матерью — проблема ни с чем несравнимая.

Её путь — истинно христианский, не случайно первая серьёзная публикация состоялась именно в «Вестнике русского христианского движения».

И наконец, о чём стихотворение? Собственно, ни о чём. О воздухе. Воздухе, который дарован нам и который, по утверждению Радищева, у нас никто отнять не может. Воздух, один только воздух.

Валерий Мишин