Как-то раз в Переделкино в их комнате оказалась незнакомая мне величественная дама в очках, в светлом летнем платье. В какой-то момент мы оказались рядом на узеньком диванчике. “Саша,” – сказал я ей, стараясь придать голосу максимальную доброжелательность, которой меня столько раз блистательно учили хозяева. “Надежда Григорьева” – как мне показалось, подчеркнуто сухо прозвучал ответ. Не знаю, что на меня нашло (а может быть, это мой обычный бес встрепенулся на шпильку), но я с ядовитой учтивостью ответил, что в России лишь одному человеку бесконечно подходят это имя и эта фамилия: этого человека зовут Надежда Адольфовна Григорьева. Что тут произошло! Плюнув на приличия, дама впилась взглядом в мое простое русское (и сильно портящееся, замечу, от времени и постоянных нагрузок) лицо с таким напряжением, что я физически ощутил покалывания там, куда она смотрела. Такой взгляд ко многому обязывал, и я тоже принялся, с застывшей твердой мужской улыбкой, напрягающей кончики губ, медленно и пристально изучать ее черты. Но что поделать, если наши лица ничего не говорили нашим умам и нашей памяти!?
Наверное, со стороны мы смотрелись очень странно в этот момент.
– Сашенька, я могу вам помочь? – звучит теплый голос хозяина.
– Познакомьте меня, пожалуйста, с Вашей загадочной гостьей, Арсений Александрович! – громко, чтобы он хорошо слышал, прошу я.
– Поэт Надежда Григорьева… – ничего не понимая, начинает Арсений Александрович.
– Адольфовна… – выдыхает гостья с огромным немым вопросом в больших сквозь очки темно-карих теплых глазах.
Черт подери! Поэт и переводчик Надежда Адольфовна Григорьева собственной персоной сидит передо мной и я ее не узнал! В тысячу раз пристальнее, чем в первый раз, смотрю я на ее лицо, пытаясь найти зримые признаки чрезвычайно памятного по нашим литературным вечерам автора – и не нахожу! Как летит время и как меняет нас! Но не только время виновато… Вот как ненадежна наша память! А ведь прошло всего несколько лет! Вижу, что тяжелый локомотив ее взгляда бешенно скользит по моему лицу, срывая маску за маской, слой за слоем, сало за салом, ища кого-то во мне и отзвуки в себе…
– Меня зовут Кривомазов Саша, – мирно и дружелюбно говорю я ей, – Вы провели у меня на квартире несколько незабываемых вечеров – последний из них был посвящен Вашим переводам из Рильке. Помните: страшенный мороз, Вы приехали с сыном, а моя комната на Каширском шоссе в тот раз была полна красивейших московских девушек: поверьте, за все годы у меня был лишь один такой странный вечер – великолепного автора слушают только изумительные по красоте и нарядам юные девы, и ни одного, кроме меня и вашего сына, парня? А ведь обещали придти еще 15 парней. Видно, испугались мороза…
Она помнила. Я много, как всегда, снимал. Лучше всех получилась Татьяна Алексеевна у березы (мой лучший ее снимок за все 10 лет нашей дружбы!), отлично вышел и Арсений Александрович у молодой елочки, а снимки Надежды Адольфовны так и остались лежать в отдельном конвертике – больше я ее у Тарковских не видел.
