Еле-еле приметна тропа средь травы,
что уводит, как в сон забытый.
Виден крест деревянный в конце тропы,
покосившийся, мхом покрытый.
Рядом камни лежат, молчанье храня.
Камни тоже давно замшели.
Лишь пылает отблеск летнего дня
На макушке дремучей ели.
А когда-то здесь путники шли и шли
и как часто, пройдя полсвета,
опуская с усталых плеч кошели,
отдыхали под елью этой.
Здесь карел размышлял о судьбе своей,
о заботах, сердце теснящих.
Жизнь его с каждым днем становилась черней,
он ее проклинал все чаще.
И, судьбою жестокою взятый в тиски,
помолясь за детей невинных,
сердце, полное неодолимой тоски,
из усталой груди он вынул.
И сказал, опуская к подножью креста:
“Помоги мне. Ты слышишь, о боже!”
И по сердцу ливень осенний хлестал,
драл мороз, как ножом по коже.
Летний зной беспощадно то сердце жёг,
град свои наносил удары,
но молитвы мужицкой не слышал бог:
боги глухи к людским страданьям.
Стало каменным сердце. И вновь без конца
шли несчастные друг за другом
И под крест опускали свои сердца,
и камней вырастала груда.
А сегодня иные дороги зовут:
среди скал и лесов карельских,
разгоняя таежную дрёму, поют
словно кантеле, звонкие рельсы.
Пусть тропинка, да крест, да груда камней
остаются здесь и доныне –
вспоминаются беды тех давних дней
словно детские сны дурные.
1963
Перевод О. Мишина
