Опубликовано: “Литературная газета”, 2003 год
Автор:Владимир Блинов, соб. корр. «ЛГ» по Уралу
ПОКЛОН УРАЛЬСКОЙ ГОЛГОФЕ
Андрей Вознесенский в Екатеринбурге
«Думается, что моя жизнь была не напрасной, хотя бы потому, что мне удалось спасти от уничтожения кусок деревянной решётки, той, на которую глядели перед смертью убиенные Романовы в Ипатьевском подвале. Именно она отразилась в их глазах…» Так писал Андрей Вознесенский, вспоминая давний приезд в Екатеринбург, тогда ещё звавшийся Свердловском. Благочестивым взглядом смотрит поэт на новый Храм-на-Крови, вознёсшийся совсем недавно на том самом месте, где стоял тот мрачной памяти особняк, детали которого и доныне бережно и памятно сохраняются в частных собраниях и в музеях. До «Уральской Голгофы» – рукой подать от филармонии, где на днях прошло выступление Андрея Вознесенского.
Для екатеринбуржцев это, можно сказать, поэтический юбилей: 75 лет назад город посетил другой поэт-горлан, Владимир Маяковский. Именно с этого времени можно отсчитывать знаменательные литературные события, встречи читателей с классиками современности.
Зал был полон, и стоя аплодировали мэтру не только те, кому за шестьдесят, но и сегодняшние студенты гуманитарных и технических вузов города. Произошла своеобразная встреча прошлого с будущим: ведь именно молодым, чьё творчество начинается в XXI веке, тянуть и развивать традиции Вознесенского и Евтушенко, Рубцова и Кузнецова, Соколова и Луговского, Тарковского и Ахматовой…
Завидна память Андрея Андреевича. Он читал и новейшие экспериментальные произведения, и – по просьбам слушателей – давнее, полюбившееся, всплывающее в памяти тех, кто рвался попасть на стадионы и в аудитории, где происходили массовые поэтические вечера. И с особым вниманием слушали екатеринбуржцы «Неизвестный – реквием в двух шагах, с эпилогом», посвящённый А. Вознесенским скульптору Эрнсту Неизвестному, земляку уральцев, и его маме Белле Абрамовне Дижур, также екатеринбурженке, ныне проживающей в Нью-Йорке. Кстати, уже проживая за океаном, Б. Дижур стала лауреатом одной из престижных премий, а в прошлом году «распечатала» своё 100-летие.
Стихи, стихи, стихи, вопросы, записки, цветы. А ещё – прекрасный видеоряд, представленный на экране с помощью компьютерной техники поэтом Виталием Кальпиди, специально приехавшим на поэтический праздник из Челябинска.
Ведущая вечера назвала около десятка фирм, предприятий и частных лиц, способствовавших реализации данного проекта и приезду Андрея Вознесенского в столицу Урала. «Браво и спасибо», – сказала она спонсорам. И им, конечно, спасибо, но в первую очередь – виновнику торжества поэту Андрею Вознесенскому.
Памяти лейтенанта Советской армии
Эрнста Неизвестного, павшего
в атаке 2-го Украинского фронта
Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи верст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.
В атаку взвод не поднять,
но сверху в радиосеть:
«В атаке — зовут — твою мать!»
И Эрнст отвечает: «Есть».
Но взводик твой землю ест.
Он доблестно недвижим.
Лейтенант Неизвестный Эрнст
идет
наступать
один!
И смерть говорит: «Прочь!
Ты же один, как перст.
Против кого ты прешь?
Против громады, Эрнст!
Против —
четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысяячвосемь-
сотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища
против, —
против армии, флота,
и угарного сброда,
против —
культургервышибал,
против национал-социализма,
— против!
Против глобальных зверств.
Ты уже мертв, сопляк?..
«Еще бы», — решает Эрнст
И делает
Первый шаг!
И Жизнь говорит: «Эрик,
живые нужны живым.
Качнется сирень по скверам
уж не тебе — им,
не будет —
1945, 1949, 1956, 1963 — не будет,
и только формула убитого человечества станет —
3 823 568 004 + 1,
и ты не поступишь в Университет,
и не перейдушь на скульптурный,
и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет
как парное молоко,
не будет мастерской на Сретенке, которая запирается
на проволочку,
не будет выставки в Манеже,
и 14 апреля 1964 года не забежит Динка и не положит на
гипсовую модель мизинца с облупившимся маникюром,
и она не вырвется, не убежит
и не прибежит назавтра утром, и опять не убежит,
и совсем не прибежит,
не будет ни Динки, ни Космонавта (вернее, будут, но не
для тебя, а для белесого Митьки Филина, который не
вылез тогда из окопа),
а для тебя никогда, ничего —
не!
не!
не!..
Лишь мама сползет у двери
с конвертом, в котором смерть,
ты понимаешь, Эрик?!
«Еще бы», — думает Эрнст.
Но выше Жизни и Смерти,
пронзающее, как свет,
нас требует что-тотретье, —
чем выделен человек.
Животные жизнь берут.
Лишь люди жизнь отдают.
Тревожаще и прожекторно,
в отличие от зверей, —
способность к самопожертвованию
единстенна у людей.
Единственная Россия,
единственная моя,
единственное спасибо,
что ты избрала меня.
Лейтенант Неизвестный Эрнст,
когда окружен бабьем,
как ихтиозавр нетрезв,
ты спишь за моим столом,
когда пижоны и паиньки
пищат, что ты слаб в гульбе,
я чувствую,
как памятник
ворочается в тебе.
Я голову обнажу
и вежливо им скажу:
«Конечно, вы свежевыбриты
и вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
за родину наповал?»1964
= = = = =
